Простодурсен. Лето и кое-что еще - [10]

– Так, ладно, – сказал он. – Мы закончили?

– Закончили? – ахнула Октава. – Мы ещё не начинали!

– Минуточку, – вмешался Пронырсен. – Дайте я заберу свои сухари, пока у вас тут ещё хуже не стало. Фуф, до чего безделье доводит! Хорошо, вас птицы не видят, а то они обратно не прилетят.

– Птицы обожают театр! – звонко сказал Утёнок. – Мы поэтому и летаем на юг.

– Смотри-ка, – удивился Пронырсен, – желторотый тоже верещит.

– Вот твой хлеб.

– Не давать ему никакого хлеба! – закричала Октава. – Думает, он самый умный… Нагленький какой! Вот пусть сам себе сухари и печёт.

Но Ковригсен жил продажей хлеба. И хотя Пронырсен был незавидный покупатель и старался всё получить даром, всё же он был покупатель. И хоть он не любил театр, хлеб ему полагался всё равно.

Из задней комнаты вышел Сдобсен. От принцессы на нём ничего не осталось. Сдобсен как Сдобсен, только башмаков не хватает.

– Понятно, – грозно сказала Октава. – Своей головы нет, всё за этим черствяком повторяем?! Хочешь забрать свои башмаки, да? Отлично, а то они воняют – сил нет.

И она скинула с ног башмаки, так что они сначала стукнулись о потолок, а потом только шмякнулись на пол, грохнув два раза.

– Знаешь что, Октава, – насупился Сдобсен. – Никто не против того, что ты печёшься о температуре наших душ и сердец. Но у меня есть свои представления о чести. И я дорожу своим именем и репутацией. И… Неважно. Короче, я ухожу. Пойду домой посплю.

– Три ха-ха! – захохотал Пронырсен. – Айда, Сдобсен, пошли. А то глазом моргнуть не успеем, как они нам дурака наваляют по самую макушку.

И с этими словами Пронырсен и Сдобсен вышли в дождь. А в пекарне остались король с принцем и ведьма с лягушкой.

Ведьма захлюпала носом и пустила слезу.

– Дурачьё, – всхлипывала она. – Чёрствый хлеб и вонючие ботинки им нужны, а театр – нет!

– Ну, ну… – успокаивал её Ковригсен. – Сейчас что-нибудь придумаем.

– Ты полагаешь? – спросил его Простодурсен.

Ему понравилось быть принцем. И он хотел побыть им ещё. А если он и похож на тортик, то на самый вкусный парадный торт для хорошего праздника.

– Предлагаю закусить коврижками с соком, – сказал Ковригсен. – Заодно и обсудим.

Утёнок посматривал на своих друзей. Из них четверых он был самый маленький. Ему казалось, что у остальных очень большие лица. Только что эти лица излучали теплоту и радость. А теперь у всех троих глаза заволокло чёрными тучами. Особенно чернели и хмурились глаза Октавы – того и гляди гроза прольётся.

Утёнку вспомнилось, как он мёрз один-одинёшенек на подоконнике и ждал, когда Простодурсен вернётся из леса и споёт ему тёплую песенку.

– Дорогая ведьма Октава, – сказал он.

– Чего тебе, лягушка Утёнок?

– Я хочу спеть тебе тёплую песню.

– Правда?

– Да. Она как раз сама пришла мне в голову.

Замёрзли сердце и душа,

пришла холодная зима.

В дожде холодная вода,

и речка по ночам одна.

Театром будем греть сердца,

согреется моя душа.

Всё пройдёт.

Всё проходит всегда.

Вот так спел Утёнок.

– Какой ты уже большой! Молодец, – сказала ведьма Октава.

– Да, – согласился Утёнок. – Я молодец и выдумщик.

– Жаль, Сдобсен на тебя не похож.

– Не будем отчаиваться, – сказал Ковригсен.

– А я правда похож на торт? – спросил Простодурсен.

– Нет! – решительно замотал головой Утёнок. – Ты похож на принца.

– А Пронырсен говорит, что на торт.

– Пронырсен! – возмущённо запыхтела Октава. – Он чего только не говорит. Всё из зависти. И потому что он противный. Но плохо, что Сдобсен сбежал. Где нам теперь принцессу взять?

– Да… – протянул Ковригсен.

Они молча хрустели коврижками. Крошки сыпались на пол – под стол и под стулья. За окнами чернел вечер и сыпал дождь.

Простодурсен не очень понимал, зачем им нужна ещё и принцесса. Правда, он пока в театре не до конца разобрался. И его очень отвлекала банка золотой рыбки с ветками рябины и идеально ровными и круглыми бульками на дне. Чтобы не думать об искушении, Простодурсен заговорил о театре:

– От нас ничего не требуется, только походить туда-сюда – и всё, да? В спектакле, я имею в виду. Немножко походим – и кланяться.

– Нет! – тут же очнулась Октава. И стала рассказывать, как она придумала.

Сначала король рассердился, что принцесса непослушная. И пошёл просить ведьму наколдовать, чтобы принцесса вела себя за столом тихо, как мышка, и ела всё, что положили на тарелку, а вечером ложилась спать без скандалов и слёз. Но принцесса укусила ведьму за нос, и та очень разозлилась.

– Так Сдобсен должен был кусать тебя за нос? – спросил Простодурсен.

– Не сильно, – ответила Октава. – Как в театре кусаются. И тогда ведьма превратила принцессу в лягушку.

– В меня! В меня! – заверещал Утёнок.

– Король так огорчился, что заплакал, – продолжала Октава.

– Так ему и надо! – крякнул Утёнок.

– Да, – кивнула Октава. – А потом пришёл прекрасный принц, поцеловал лягушку, и принцесса расколдовалась. Он взял её в жёны и полцарства в придачу. А дальше пир на весь мир.

– Ура! – закричал Утёнок.

– Никакого «ура», – грустно сказала Октава. – Принцессы у нас нет, потому что Сдобсен ушёл.

– Да уж, – кивнул и Утёнок.

Ничего у них не придумывалось. Зато они ели коврижки и запивали большими глотками сока из кудыки. Лампочка висела на шерстяном шнурке и лила густой красивый свет на красный сок в стаканах.