Просто выжить - [4]

— Ой, зря стучала-то… В своем доме кто стучит? Вряд ли у жителей такого сарая правила этикета в почёте.

Дверь распахнулась и она увидела женщину, обычную женщину лет тридцати. Темная мятая туника коричневого цвета похожа на суконную, под ней юбка длинная, темно-серая, почти в пол и поверх — грязный серый фартук. Лицо загорелое, сама крепко сбитая, волосы в узел скручены.

— Очухалась? — голос грубый, сиплый. Смотрит — не улыбнется. — Есть-та хочешь?

В желудке у Веры жалобно забурчало.

— Ну, пошли, пожрать дам, да делами заниматься пора.

Вера зашла в комнату и села за стол.

— Чо расселась-та? Не госпожа чай. Помогай давай, мужикам уже ехать пора, а ты всё дрыхнешь.

Кроме Веры и женщины в комнате был еще мужчина. Лет так сорока на вскидку, такой же грязноватый и мятый, лохматая бороденка, но волос без седины. А вместо суконной одежды — кожа грубой выделки. И туника, и порты до середины икр — все из кожи. Куски кожи на одежде — разного цвета. Не совсем разные, но какие темнее, какие светлее. Видно, что сперва красили кожу, а потом уже шили. И мальчишка подросток. Вот он-то как раз валялся на кровати и сладко потягивался. На нём видно только рубашку, такую же почти, как на Вере. Только ворот и рукава украшены вышивкой.

— Я не знаю, что делать. — Голос с непривычки прозвучал сипло. Вера откашлялась и повторила — Не знаю. Я не помню ничего.

— Чего не помнишь?

— Ну, вот я не знаю, кто вы такие…

— Чо, совсем не понимаешь? — Тетка смотрела почти с опаской.

— Да я понимаю всё, только вот не помню. — Вера не знала, как и объяснить. Слово «амнезия» тут было явно неуместно. Что-то сдерживало ее от того, что бы говорить откровенно.

Мужик и тетка переглянулись. Тишина была такая, что Вере стало жутковато.

— Дак эта, может она совсем дура стала? Как думаешь, Морна? Может ее эта, в город свезти? В тот дом-та, герцогский. Тама, навроде как, всех убогих принимают.

Вере стало совсем жутко.

— Дак а дом-та? Ты думай, чо говоришь-та… Ежели она дура — дак ведь с ней же и заберут. Отойдет дом приюту, а мы все куда? Неееет… Ты об этом даже и не думай. И сказать никому не смей. Как слухи пойдут, так ее и заберут, а с нею и дом уйдет. Так что ты молчи, дурак эдакий, никогда ты не умел устроиться, и щас нас погубишь дурью своей. Молчи и молчи. И сказать никому не смей. И ты, Гантей, тоже молчи. Как дружкам проболтаешься, так и пойдем мы с отцом бедовать на улицу, и ты с нами пойдешь. Если хоть кому ляпнешь — выпорю так, как в жизни не порола. Понял меня? — тётка строго и требовательно смотрела на мальчишку.

— Дак а делать-та чего, Морна?

— А ничего не делать. Ты сейчас пожрёшь и в море, чё продашь, чё домой привезешь, да денег-та всех не пропивай, понадобятся теперь. А ты, Гантей, тоже с батькой ступай, да проследи, что ба не всё пропил, а мне потом всё доскажешь.

— Мааам, да не хочу я, меня Кореня звал с собой, мы договорились уже…

— Вот я тебя ещё спрашивать буду! Пока лов весенний — опасностей нет и штормов нет, а деньга всегда нужна, тебе жа на одежку и на прочее. А вот осенью уж будешь дома сидеть. А сейчас — шевелитесь оба.

— Морна, а с Линкой-та чё делать?

— Ничо. Сама я без вас ещё лучше разберусь. Она вона тихая, на людёв не бросается, без тебя я тута всё и решу.

— Ну, ты, Морнушка, всегда востра была дела обделывать. Светлая у тебя голова. — Мужик явно обрадовался, что не придется ничего решать.

— Ну, ты не трепи тута языком-та. — Мора аж улыбнулась неожиданному признанию. — Садитесь, жрите, да и в путь, а с ней я уж сама.

Она оглядела Веру с ног до головы и строго велела — Поди к себе, там пожрёшь — и сунула в руку кусок лепешки со стола. От неожиданности Вера молча взяла черствый кусок и вышла. Закрыла дверь и еле сдерживая слезы залезла на кровать — без обуви ноги совсем озябли. Лепешка была черствая, но съедобная, а голод — не тётка. Сидя в кровати она отщипывала кусочки хлеба и пыталась сообразить, как жить дальше и что можно сделать в такой ситуации. Не слишком понятно было, при чём здесь дом.

Глава 4

Еще некоторое время за стеной было слышно бубнёж, потом всё стихло.

— Эй, Линка, сюда подь. — В дверь заглянула Морна.

Вера сбросила одеяло и вернулась в комнату. Присела на лавку, вопросительно уставилась на Морну и, непроизвольно, вздохнула.

— А неча вздыхать-та, решать давай, что с тобой делать.

— А давайте, для начала, вы мне расскажете о семье?

Морна помолчала, повздыхала. Она явно что-то обдумывала.

— Ты не «выкай» мне, так и зови — Морна, а то любой догадается, что с головой у тебя худо. Я так порешила — к Лещихе не пойдем, потому, как нам лишние свидетели не нужны.

— Лещиха — это кто?

— Травница она. И первая сплетница на деревне. Ты вот мне лучше скажи — ты вобще ничего не помнишь?

— Совсем. Даже как меня зовут не помню. И чем болела.

— Болела ты жгучкой. Это когда человек горячий и без памяти лежит. Бывает дня три, бывает больше. Помирают от нее редко. От бродяг ты подцепила. Стояли тут табором, да снялись и ушли, как только Телеп заболел. Это староста наш. Ну, вот еще ты заболела и две девки с дальнего краю села. Кривой Мешки дочка померла на третий день, а остальные все, слава Единому — выздоровели. Зовут тебя Елькой или Линкой, чаще — Линкой. А полное твое имя — Елина. Погоди-ка, я чаю взбодрю. Чо на пустую-та сидеть.