Просто солги - [11]

А мне — черт возьми, — мне хочется плакать. Хочется сказать, что он — это все, что у меня есть.

Вместо этого я осыпаю его самыми последними словами, пытаюсь сделать так, чтобы он понял, как же мне на самом деле хреново.

Но на него это не действует.

— Кесс, — говорит он, пытаясь засунуть мне в руки этот гребанный билет, — Кесс, давай без драм. Я и так уже сделал для тебя слишком много.

И он прав, но ему не следует об этом знать.

В самолете сыро. Наверное, оттого, что я плачу. И мне кажется, что я пыталась поцеловать его, прежде чем он ушел. Кажется, он не ответил.

…

— Зачем летите? — спрашивает незнакомый голос, но приятный. Такой среднестатистический мужской голос.

Сначала я вскипаю, но потом понимаю — это мой сосед, а в самолетах так принято — если летишь один, то можно и пооткровенничать. Почему бы и нет? Мне ведь так давно хотелось поговорить с кем-нибудь без всяких обязательств.

— Куда? — Я не знаю, в какой город направлен этот рейс, поэтому иду на хитрость.

— В Нью-Йорк, конечно, — смеется мой попутчик. Находит меня забавной?

Ким что-то говорил про Нью-Йорк, — вспоминаю.

— Не знаю, — отвечаю я, немного подумав. — Можно сказать, хочу начать все с чистого листа. Да, наверное, так и есть. — Такое чувство, что пытаюсь я убедить в этом себя, а не попутчика. На попутчика мне откровенно плевать.

Слышу его тихий смех, и у меня такое ощущение, что это Ким смеется, а не незнакомый парень из самолета. Что там я уже говорила про манию преследования?

— Я Шон, — представляется невидимый собеседник. Невидимый — это потому, что я его не вижу, а не потому, что он нематериальный. Хотя откуда мне знать? Ведь я слышу только его голос.

— Кесси. — Я пожимаю плечами, потому что, когда представляешься, нужно хоть что-то делать. Люди пожимают друг другу руки, а я пожимаю плечами — вполне равноценная замена.

— Кесси… — задумчиво повторяет Шон, как бы пробуя мое имя на вкус. — Можно я буду звать тебя Кесс?

В этот момент мне хочется вцепиться ему в глотку и вопить, как сумасшедшая. Мне больно слышать, как незнакомый голос произносит это вполне различимое "Кесс". Больно, потому что Ким иногда так называл меня.

Я киплю как паровая машина: из ушей уже давно валит пар, а ноздри медленно сдуваются-раздуваются.

Вслух же только произношу:

— Конечно, я не против, Шон. — Мой голос приторно-сладкий. — А теперь расскажи, зачем сам в Нью-Йорк?

— Хочу посмотреть на Большое яблоко, — то ли серьезно, то ли шутливо отвечает он.

— Вот как? И все.

— Конечно, нет.

…

Я различаю его голос среди тысячи других, нахожу его образ среди сотен похожих. Я знаю о нем все, кроме того, как он на самом деле выглядит. Знаю, что никогда не решусь сказать ему просто, что я на самом деле думаю. Знаю, что ненавижу его за то, что он отправил меня в Нью-Йорк совсем одну. Ким — хренов оптимист.

Он так далеко от меня, что я даже представить себе не могу, чем он сейчас занимается. Наверняка, чем-нибудь позанимательнее, чем заметать за мной следы. Теперь я одна. Уже навсегда. И меня это бесит до чертиков.

Зачем мы делаем из пустяка смысл нашей жизни? Почему я думаю, что Нью-Йорк — это ад, в который меня нарочно отправили за давние грешки? Но на самом деле это не ад — всего лишь чистилище, временное пристанище.

Самолет с трудом выпускает шасси — это все оттого, что в его салоне мисс-ходячая-неудачница, которую всюду сопровождают подобного рода мелочи. Какие-то придурки хотят схватить меня и использовать в своих грязных целях? Кто-то пытался выстрелить мне прямо в голову, но чуть-чуть промахнулся? Всего лишь мелочи, ребятки, я была в передрягах и похлеще.

Мой попутчик — Шон, так его зовут, — дергает меня за рукав (руки у него теплые-теплые, почти горячие, почти как у Кима).

— Смотри, Кесс, ночной Нью-Йорк — это нечто. Непередаваемое зрелище, — выдыхает он, а затем я слышу легкий хруст — видимо, он слегка не рассчитал свои слова.

— Расскажи мне. — Почему-то у меня непреодолимое желание разгрузить обстановку. В конце концов, этот Шон — мой единственный знакомый в Нью-Йорке.

Я устраиваюсь в кресле поудобней и до конца посадки слушаю о том, как погрузившийся в ночные огни мегаполис напоминает горящую рождественскую елку. Глаза я закрываю специально, чтобы не видеть, а только слышать. Только слушать…

Он не навязывается, этот мой попутчик, совсем нет. Скорее наоборот, мне с ним очень комфортно. Но где-то глубоко внутри я понимаю, что это просто подсознательно пытаюсь найти Киму замену.

На выходе из аэропорта я пытаюсь оправдать себя и своего нового попутчика, пытаюсь объяснить, почему он еще рядом, почему тащит мой рюкзак и почему, дьявол его побери, он называет меня Кесс.

Шон разговаривает с таксистом — я слышу. И как Ким планировал, чтобы я выживала в Нью-Йорке? Неужели, предусмотрел даже то, чтобы я встретила в самолете вот такого вот парня, или сам его подослал? Тьфу ты, в голову лезет только всякая чушь!

В такси дурно пахнет, а еще Шон сажает меня на заднее сиденье, и хотя сам он садится рядом, я дико злюсь на него за это. Я ненавижу задние сиденья. Тщательно ощупываю обивку — не кожаную — и вспоминаю историю с курткой. Поверхность салона синтетическая, неприятная, шершавая. И все же мне нравятся новые материалы. Я уже говорила, что у меня есть свой собственный словарь для разного рода поверхностей?