Просто пой - [14]
— Вставай. Пойдешь со мной, — сказал квартальный.
Голос звучал как будто бы издалека. Все–таки полбутылки — это много…
Я лениво осклабилась.
— Куда? В участок?
— Нет. До дома провожу.
— До дома я сама дойду. Попозже. Но за предложение — спасибо.
— Хватит придуриваться, — разозлился надзиратель. — Поднимайся. И отдай мне эту дрянь.
Ага, сейчас.
— Ладно. Не хочешь по–хорошему — значит, пойдем в участок. Оформлю обычный привод, раз ты других слов не понимаешь.
Я даже не шелохнулась. Еще несколько секунд он делал вид, что ждет, пока я встану. В тот момент мне было даже любопытно, что он скажет. Вообще — на фоне остальных событий моей жизни этот эпизод казался до смешного незначительным. Несколько часов назад я окончательно рассталась с Ладой. Завтра вечером, возможно, навсегда лишусь свободы. Рядом с этим наше препирательство из–за бутылки «Черного барона» начинало выглядеть как минимум нелепым.
Он еще чуть–чуть помедлил.
— Слушай, ты сама–то понимаешь, что творишь? Распитие спиртных напитков в публичном месте…
— Мелочь, административка, — возразила я небрежно. Просто чтобы его немного подразнить. Квартальный мигом клюнул на наживку и сурово сдвинул брови.
— Для кого другого — административка, а конкретно для тебя — последняя «палочка» в досье. Даже две сразу. Еще и неподчинение сотруднику полиции. Может, тебе напомнить, что о каждом твоем правонарушении я должен в обязательном порядке докладывать в КОСП?.. Своего ума нет — так хоть других не подставляла бы своими выкрутасами. Мне–то ты что теперь прикажешь делать?
— В каком смысле?
— Да в прямом. Или ты думаешь, что я хочу, чтобы тебя отправили в колонию?
Я чуть заметно усмехнулась.
— Ну, значит, не докладывайте.
— Дура, — в сердцах высказался он. — Я‑то, может, и не доложу. Вот только ты с подобным поведением все равно там окажешься.
«И даже раньше, чем ты думаешь» — мысленно согласилась я, впервые за все время нашего знакомства перейдя на «ты» — о чем мой собеседник, впрочем, так и не узнал. — «Когда ты говоришь о моем безрассудном поведении, которое однажды приведет меня в тюрьму, ты подразумеваешь, что это может случиться со мной через месяц, или, может быть, через полгода. Или даже через год. Но я‑то знаю, что это случится завтра».
Я невольно покосилась на часы. 00:02
Значит, уже сегодня.
Дождавшись, когда полицейский, махнув на меня рукой, ушел из сквера, я неловко встала со скамейки. Может быть, и хорошо, что я не стала допивать вино. Недоставало только заплетающихся ног и мутной головы наутро.
Пора было возвращаться. По дороге я сунула в урну недопитую бутылку. Небось завтра дворники напишут тому же квартальному донос, что кто–то ночью пьянствовал на лавочке под тополями. И тогда он успокоится, поняв, что я без приключений добралась до дома, не наткнувшись по дороге ни на хулиганов, ни — что, в своем роде, еще хуже — на какой–то из отрядов добровольческой дружины, охраняющей порядок в городе.
Правда, долго радоваться ему не придется — через сутки в его отделение придет запрос из КОСПа.
Мне вдруг показалось, что я только что была на собственных поминках. По спине пополз противный холодок.
Дверь нашей городской квартиры я открыла очень тихо, чтобы не разбудить мать с отцом. Если они проснуться, то начнут расспрашивать, где я была, и что я собираюсь делать завтра. Этого мне совершенно не хотелось. Видимо, недаром Лада говорила, что я не умею врать…
Проигнорировав неубранную с прошлого утра постель, я села за письменный стол и пододвинула к себе тетрадь. Обычно я писала каждое стихотворение несколько суток, долго и мучительно подыскивая рифмы или подходящие эпитеты. Но сегодня — то ли из–за хмеля, все еще бродившего в моей крови, то ли из–за острого, мучительного страха, все–таки пробившегося через мою странную апатию, все было по–другому. Мне казалось, что кто–то толкает меня под руку. Строки торопливо наползали друг на друга, вкривь и вкось ползли по белому тетрадному листу. Стих выходил неаккуратным, рваным, совершенно не таким, как я привыкла. Но мне было наплевать.
Все проходит, — сказал мой друг.
Выцветают узоры слов,
Жизнь течет, замыкая круг,
Размывая твою любовь.
Но и та, что еще жива — вдруг придется не ко двору.
Перетянется тетива.
Все, кто любит тебя — умрут.
Все, кого ты любил — давно
Нелюбимы и не нужны.
Выжди время. Спустись на дно,
в зыбкий мир на краю войны.
В мокрый снег, в паутину сна
От апреля до ноября -
Словно близость дается нам,
Чтоб учиться ее терять.
Словно это и вправду так,
Словно ты пообмял бока, и, смирившись, танцуешь в такт,
И фальшивишь не вдрызг, —
слегка.
Мир ломал не таких, как ты, а сильней и мудрей стократ.
Здесь летели в огонь листы, выпил яд не один Сократ,
Были редки слова с ценой
И невзятые города…
Да, все так, только кто виной?
Уж не мы ли?… Прошу: когда
Чтоб узнать, что ты смеешь сметь
Стихнет гулкий и темный зал,
Просто пой — про любовь и смерть,
Глядя той и другой в глаза.
Отбросив ручку, я еще раз прочитала только что написанное. Перечеркиваний на листе было совсем немного — мне и вправду никогда еще не писалось так просто и легко. Стоявшие на тумбочке часы показывали час. Если предположить, что путь до дома занял у меня минут пятнадцать–двадцать, то за столом я просидела где–то полчаса. На краткое мгновение возник соблазн переписать стихотворение и утром прикрепить его магнитом к холодильнику, как в школе, когда мать с отцом просили писать им записки, куда я пошла и у какой подруги собираюсь ночевать. Но я сразу отбросила эту нелепую идею. Невозможно объяснить в одном стихотворении все то, что не сумел за столько лет.
Император — раб своего титула, чьим жизненным девизом стала фраза "должен — значит, можешь". Его лучший друг и преданный телохранитель мессер Ирем. И… бастард, когда-то отданный на воспитание в приемную семью. Пока правитель и его помощник предпринимают все усилия, чтобы спрятать мальчика в укромном месте и избавить от опасностей, связанных с его происхождением, их одинадцатилетний подопечный приходит к выводу, что он уже достаточно взрослый, чтобы начать самостоятельную жизнь. К примеру, выбрать себе имя и поступить в ученики в соседнем городе.
Война между сторонниками трона и мятежниками складывается не в пользу первых. Говорят, что темный маг предложил предводителю мятежников свои услуги, получив за это право проводить магические опыты на пленных. Пропадают посланные в рейд разведчики. Крестьяне в деревнях болтают о «кромешниках». Узнать, что происходит, отправляется бастард по кличке Меченый, поклявшийся покончить с темным магом раз и навсегда. Но охотник в любую секунду может превратиться в жертву, а друзья не всегда смогут оказаться рядом. И тогда придется полагаться на того, кто всегда был твоим врагом.
Нельзя покончить с рабством, выкупив из неволи одного-единственного человека. И тем более нельзя пытаться взваливать на себя всю ответственность за судьбу тех, с кем вас свела война. Четырнадцатилетней Рикс, оруженосец лорда Ирема, из раза в раз оказывается перед одним и тем же выбором: смириться с собственным бессилием или вмешаться в ход событий и вопреки всякой очевидности надеяться на лучшее. Ему придется убедиться в том, что вера в собственную правоту имеет свою цену, и эта цена бывает непомерно высока.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дореволюционный студент, сын санкт-петербургского приват-доцента, увлеченный революционными идеями, попадает в феодальное общество и чуть ли не в первый же день совершает проступок, за который его приговаривают к каторге. Юношу выкупает местный офицер...
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.