Просто люди: Билли. Ян. Матильда - [77]

— Нне… нет, — пробормотал он, разглядывая мою руку.

Он внезапно побледнел.

Бледный, серьезный, беспомощный и грустный, он теперь выглядел лет на десять старше. Он поднял глаза, и впервые мне показалось, что он действительно видит меня.

— Да, конечно, у меня было все, но я… у меня ничего больше нет, потому что я тебе… я вам все отдал.

Уф… Я задумалась, не пытается ли он меня разжалобить. Выглядел он искренне, но все же чуточку перебарщивал, разве нет?

Мой внутренний голос заистерил: «Эй, только не давай ему свой телефон. Ты же видишь, что этот парень, он конченый псих. Ну да, конечно. Посмотри. Посмотри на него! Посмотри на его лицо. Словно приехавший из глубинки дальний родственник Джека-потрошителя. К тому же не знаю, заметила ли ты, но у него отсутствует часть пальца на руке. Большая часть. Ну и потом, ладно, он порядочный, тут ничего не скажешь, но он ведь урод, чего уж там… Эта история принесет тебе одни неприятности, и ты сама это прекрасно знаешь. Сколько раз ты уже наступала на эти грабли. Давай, ошибись, Матильда… Хотя бы в последней цифре тогда… Не в первый и не в последний раз».

Нет, но все-таки… он вел себя очень достойно…

Да откуда ты знаешь, идиотка? Ты ведь еще даже не открывала ее, эту свою чертову сумку!

Возможно, но все же вот она у меня в руках. И я не оплакиваю сейчас свою матушку, сидя где-нибудь в комиссариате полиции.

Ведь я всегда могу дать ему свой номер, а потом просто не брать трубку…

Как хочешь, но, честное слово, ты сама ищешь неприятности на свою задницу, ясно?

Да, это правда, за последнее время у меня и так уже накопилось достаточно удручающе неудачных романов. Не знаю, быть может, у меня с Купидоном какие-то старые счеты, но сколько страданий принес мне этот косоглазый толстячок… Ладно, проехали, не об этом речь, я собиралась все-таки дать Жан-Батисту свой номер телефона, опасаясь, что у него сохранился номер моего отца и в отчаянии он снова его наберет.

Псих он или нет, но мне бы все-таки хотелось как-то от него отвязаться.

— Скажите… не могли бы вы отпустить на секундочку мою руку?

Он так сильно сжимал мою ладонь, что краснота его толстых пальцев передалась моим.

Я написала ему свой номер на билетике метро.

Он долго его разглядывал, словно проверяя годность, потом убрал в глубины своего портмоне, положил портмоне во внутренний карман куртки, еще раз меня оглядел, кивнул головой и пошел прочь.

Фух…

Я сделала три шага и обернулась, потому что мне, по правде, было неловко из-за всего того дурного, что я успела себе напридумывать:

— Эй… уф… Жан-Батист!

Он обернулся.

— Спасибо!

Последний взгляд, последняя улыбка, самая холодная из всех. Последнее пожатие плечами, которое могло означать «Не за что», «Отстань» или вообще «Давай проваливай», и он отвернулся и пошел дальше.

Я смотрела, как он удаляется, переходит на другую сторону авеню Фридланд, слегка сутулый в этом своем олене, неся свои огромные ножи в одной руке и букет пионов в другой, и я… я была взволнована.

Настолько сильно, что только уже будучи дома, я наконец открыла сумку, чтобы пересчитать наличность.

16

Все деньги были на месте. И в конверте, и в моем кошельке. По непонятной для меня причине, по причине, которая мне не нравилась, я как будто бы даже слегка расстроилась.

Я переоделась в джинсы, доложила свои пять тысяч в этот чертов конверт и оставила его на кухонном столе с запиской примерно следующего содержания: «Вот вам ваши деньги, а теперь оставьте меня в покое с вашим дурацким ремонтом» — и смылась.

Мои дорогие фландрийки должны были появиться с минуты на минуту, и это было выше моих сил. Даже Марион. Все вообще. Все мне стало непосильным.

Я почувствовала, что мне снова хочется плакать, и отправилась в кино смотреть какую-то романтическую комедию.

Акт второй

1

Как только пошли финальные титры, — вот уж не думала, что когда-нибудь в этом признаюсь, ладно, раз уж дошла до такого, больше, наверно, не стоит строить из себя задаваку, — я достала мобильный в надежде на пропущенный вызов.

В надежде, что он звонил. Жан-Батист Настоящий Воин.

Конечно, тогда бы я поклялась всеми святыми, что нет, дело не в этом, это черт знает что, но если честно взглянуть назад, на ту нечестную высокую девушку, которая поднималась вверх по улице Коленкур тем апрельским вечером, покрепче стянув на груди полы своего потрепанного пухового пальто, — я вот вижу ее как сейчас и говорю вам, уважаемая секретарь суда, можете так прямо и записать — все ее мысли по-прежнему занимал сюжет шестичасового сеанса.

Держа в кадре его лицо, прокручивая в голове по кругу один и тот же диалог (незабываемый) и пересчитывая заново каждый кусочек сахара, который он себе положил, она теребила в кармане немой кусок пластмассы.

И растворилась в темноте. Стоп, мотор, снято.

* * *

И что же дальше? Дальше жизнь пошла своим чередом.

Ведь так, не правда ли, говорят, когда ничего не происходит?

Когда забываешь все свои прекрасные решения, отбрасываешь мечты о свободе (зачем уезжать, когда мою комнату только что покрасили?) и о высоком (зачем снова браться за учебу, когда компьютер служит мне «одноруким бандитом»?) и продолжаешь выпивать и трахаться налево и направо, сочиняя самой себе совершенно неромантические комедии.