Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в. - [79]
Во второй половине 1938 г. после окончания шумных процесс над крупнейшими деятелями коммунистической партии и советского государства, над виднейшими военачальниками «Комсомольска правда» развернула дискуссию о моральном облике комсомольца, чести девушки, о любви в обществе победившего социализма. То задала передовая статья, которой, по сути, была начата дискуссия «Поведение комсомольца в быту, его отношение к женщине нельзя рассматривать как частное дело. Быт — это политика. Известив случаи, когда троцкистско-бухаринские шпионы и диверсанты умышленно насаждали пьянки и бытовое разложение»[346]. Статья вызвала поток писем, авторы которых с рвением выводили на чистую воду бытовых и политических разложенцев. Ленинградская рабочая молодежь, во всяком случае активисты из ее среды, настойчиво требовала действенного вмешательства комсомола в личную жизнь своих членов. Комсорг фабрики «Красное знамя» делилась опытом в этой области на страницах «Комсомолки»: «Мы решили эти вопросы смело вытащить на собрание молодежи. Враги народа немало поработали над тем, чтобы привить молодежи буржуазные взгляды на вопросы любви и брака и тем самым разложить молодежь политически». Не обошлось в этой дискуссии и без курьезов. Так, ленинградский токарь С. клеймил как буржуазного разложенца своего товарища за то, что тот стремился знакомиться только с миловидными, хорошо сложенными девушками, не обращая внимание на их производственные достижения». «Обидно, — сетовал комсомолец в письме, — что в советской девушке он видит только ее сложение»[347].
Идеи социалистического аскетизма в 30-е гг. стали чуть ли не нормой жизни. Проблемы половой любви не дискутировались теперь свободно на страницах молодежных журналов. На улицах Ленинграда невозможно было встретить не только девицу легкого поведения, но и фривольного духа рекламу или витрину. Внешне изменился даже стиль поведения молодежи. Побывавший в 1937 г. в Ленинграде знаменитый французский писатель Андре Жид с удивлением писал о выражении серьезного достоинства на лицах молодых людей без всякого намека на пошлость, вольную шутку, игривость и тем более флирт. Политическую систему устраивала деэротизация советского общества. Трагическими последствиями оборачивалась религиозная моралистика, стремящаяся к подавлению эротических потребностей у людей и переводу их энергии в фанатическую любовь к Богу. Подавление же естественных человеческих чувств пролетарской идеологией порождало фанатизм революционного характера, нашедший, в частности, выражение в безоговорочной преданности лидеру, в обожествлении личности Сталина.
Но лишь на первый взгляд могло показаться, что половая мораль в социалистическом городе, каким в 30-е гг., несомненно, стал Ленинград, обрела наконец вполне цивилизованные формы, а свободную любовь, в худшем смысле этого слова, искоренили. В действительности все оказалось намного сложнее. Новое поколение горожан, формировавшееся в основном за счет выходцев из деревни, проще и спокойнее воспринимало массированное давление идеологии социализма в области интимных отношений. Бывшие крестьяне обладали весьма стойкими общинными установками на возможное вмешательство в регулирование норм морали всем сходом, на открытость всех событий личной жизни. Однако материально-бытовые условия и уровень общей культуры новых горожан, и прежде всего новых рабочих, отнюдь не способствовали оздоровлению норм их сексуальной морали. Под натиском идеологии добрачные связи — довольно обычное проявление чувственности и эротических устремлений молодежи — стали считаться «нездоровым, капиталистическим образом жизни». Как правило, они носили в лучшем случае характер весьма низкопробного адюльтера, в условиях же общежитий — просто беспорядочных контактов, но отнюдь не длительных устойчивых интимных отношений, предшествовавших браку. При этом факты полового общения тщательно скрывались, в результате чего обычные человеческие формы выражения любви превращались в некий запретный, а следовательно, весьма желанный плод. Подобная ситуация — при малейшем смягчении общественных устоев — была чревата появлением контингента потребителей проституции.
Таким образом, процесс либерализации половой морали, на который как на средство ликвидации торговли любовью так уповали русские демократы, в условиях сталинского социализма проходил в явно искаженных формах. Не оправдались и надежды на пролетарскую молодежь, создававшую, по словам А. В. Луначарского, поэму новой любви. Социалистический аскетизм явился препятствием на пути формирования норм урбанистической сексуальной морали, в основе которой должно было лежать расширенное потребление духовной и материальной культуры города.
