Простая правда - [74]

– Кэти, – привлекая внимание девушки, начала доктор Полаччи, – о чем ты думала, когда пошла спать?

– Лишь о том, что мне нездоровится. И мне хотелось заснуть, чтобы проснуться здоровой.

Психиатр пометила что-то в своем блокноте:

– Что случилось потом?

Она уже ждала того момента, когда незаметные вспышки света, мелькавшие в ее сознании последние несколько дней, подобно стайке скворцов, сорвутся с ее уст. Кэти вновь ощутила почти как наяву режущую боль, как ножом пронзившую ее от поясницы до живота с таким острым нажимом, что у нее перехватило дыхание и она согнулась пополам.

– Мне было больно, – прошептала она. – Я проснулась из-за сильных схваток.

Доктор Полаччи нахмурилась:

– Доктор Купер сказал мне, что ты не смогла вспомнить родовые муки и рождение ребенка.

– Не смогла, – призналась Кэти. – Первое, из-за чего я подумала, что беременна, я рассказала доктору Куперу, как пыталась наклониться и почувствовала, что внутри мне что-то мешает. И с того момента я стала вспоминать всякое.

– Например?

– Например, что свет в коровнике был уже включен, хотя время дойки еще не подошло. – Она поежилась. – И как я все время пыталась удержать его внутри, но не смогла.

– Ты поняла, что рожаешь?

– Не знаю. Я ужасно испугалась, потому что было так больно. Просто я знала, что нельзя шуметь, что, если я закричу или запла́чу, кто-нибудь услышит.

– У тебя отошли воды?

– Не сразу, как у моей кузины Фриды, когда она родила малыша Джошуа прямо во время обеда по случаю постройки коровника. Женщины, сидевшие на скамье по обе стороны от нее, промокли. У меня вытекало понемногу каждый раз, как я садилась в постели.

– А кровь была?

– Немного, на внутренней стороне бедер. Вот почему я вышла во двор – не хотела испачкать простыни.

– Почему?

– Потому что, хотя я стираю их, но мама снимает белье с кроватей. И я не хотела, чтобы она узнала, что происходит.

– Ты заранее знала, что пойдешь в коровник?

– В точности я не планировала. Никогда всерьез не задумывалась о том, как все случится… пока не пришло время. Просто я знала, что надо выбраться из дому.

– Кто-нибудь из родных проснулся, когда ты вышла?

– Нет. И во дворе, и в коровнике никого не было. Я пошла в загон для отела, поскольку знала, что там для телят приготовлено самое чистое сено. А потом… ну, как будто на время я отключилась. Как будто я оказалась в другом месте, наблюдая за тем, что происходит. И вот я посмотрела вниз и увидела это.

– Под «этим» ты подразумеваешь ребенка?

Кэти подняла недоуменный взгляд, словно впервые осознав, что́ именно произошло той ночью.

– Да… – прошептала она.

– Каждый год происходит примерно от двухсот до двухсот пятидесяти неонатицидов, мисс Хэтэуэй. И это лишь зарегистрированные. – Тереза Полаччи шла рядом с Элли вдоль ручья, текущего по границе фермерских угодий. – В нашей культуре это достойно осуждения. Но в определенных культурах – например, Дальневосточного региона – неонатицид по-прежнему приемлем.

Элли вздохнула.

– Какая женщина способна убить своего новорожденного ребенка?! – с пафосом спросила она.

– Мать-одиночка, незамужняя, беременная впервые нежеланным ребенком, зачатым вне брака. Они обычно молодые – от шестнадцати до девятнадцати. Они не употребляют наркотики или алкоголь, у них нет трений с законом. Нет, это те девушки, которые гуляют на каникулах с соседской собакой, если их попросят, усердно занимаются ради хороших оценок. Часто это отличницы, стремящиеся радовать своих родителей. Они пассивные и наивные, боятся позора и осуждения, а иногда это выходцы из религиозных семей, в которых о сексе не говорят.

– Из ваших слов я заключаю, что Кэти соответствует этой модели.

– С точки зрения биографии и религиозного воспитания случай весьма подходящий, – ответила доктор Полаччи. – Определенно, у нее было больше, чем у большинства девушек ее возраста, оснований столкнуться с позором и травлей, как в семье, так и вовне, признайся она в добрачном сексе и беременности. Сокрытие этого стало линией наименьшего сопротивления.

Элли взглянула на психиатра:

– Сокрытие предполагает сознательное решение утаить правду.

– Да. В какой-то момент она поняла, что беременна, и намеренно стала отрицать это. Любопытно, что она была не единственной. Это заговор молчания. Люди, окружающие девушку, обычно не хотят, чтобы она забеременела, поэтому не замечают физических изменений или делают вид, что не замечают их, а это подыгрывает принципу отрицания.

– Значит, вы не верите, что Кэти впала в состояние диссоциации?

– Я никогда такого не говорила. Я считаю, что в психологическом смысле невозможно весь срок беременности находиться в состоянии диссоциации. Кэти, как и многие другие совершившие неонатицид женщины, с которыми я говорила, сознательно отрицает свою беременность. Но все же затем многие неосознанно впадают в состояние диссоциации во время родов.

– Что вы имеете в виду? – спросила Элли.

– Когда наступает момент истины, эти женщины испытывают сильный стресс. Защитный механизм, имевшийся у них в запасе, – отрицание – разрушается при появлении младенца. Им приходится дистанцироваться от происходящего, и большинство женщин – Кэти в том числе – скажут вам, что у них было ощущение, что это происходит не с ними или что они видели себя, но не могли остановить происходящее, – настоящий опыт вне тела. Иногда появление ребенка даже вызывает временный психоз. И чем меньше в тот момент у женщины связь с реальностью, тем с большей вероятностью она может навредить своему новорожденному.