Проснитесь, сэр! - [7]
У всех имеются культурные пробелы – я, к примеру, хоть вырос в 70-х, не отличу музыку «Роллинг стоунз» от «Ху», зная об этих рок-группах только понаслышке, – поэтому, может быть, кому-то неизвестно, что лучший британский юморист двадцатого века П.Г. Вудхаус написал знаменитую серию произведений о юном богатом придурке Берти Вустере и его в высшей степени компетентном и сообразительном слуге Дживсе. Повторяю: о слуге Дживсе!
Поэтому наем слуги по имени Дживс был для меня невероятным, ошеломляющим совпадением. Причем знаете, что еще замечательней: в мрачном январе, первом месяце, прожитом у тети с дядей, я погрузился в смертельную депрессию и поэтому предписал себе в качестве лекарства чтение Вудхауса, следуя примеру Нормана Казинса.[10] Слышал однажды по радио, что он самостоятельно вылечился от рака чрезмерной дозой комических фильмов – видимо, Чаплина, Китона, братьев Маркс, Лорела и Харди, – дохохотавшись до выздоровления.
Будучи больше библиофилом, чем кинолюбителем, я заменил кино чрезмерной дозой Вудхауса, и это прекрасно подействовало. К началу февраля черная меланхолия перешла просто в упадок духа. Потом произошло нечто сильно поднявшее дух – на мое имя пришел чек на двести пятьдесят тысяч долларов. Ну, не каждый день видишь такие чеки. Если на то пошло, не каждый их и в жизни-то видит.
Вот как этот чек оказался в моем распоряжении. Два года назад я поскользнулся на льду перед зданием на Парк-авеню и сломал оба локтя – несчастье для писателя, которому для печатания требуются обе руки, но счастье для адвоката, любящего подавать иски, и я нашел такого – Стюарта Фишмана. Поэтому через два года, довольно быстро для подобных дел, владелец здания выплатил мне двести пятьдесят тысяч долларов – после того как Фишман получил вполне заслуженные семьдесят пять тысяч, – поскольку дворник был обязан посыпать солью место моего падения.
Итак, я вышел из депрессии с помощью чека и целебного чтения, хотя, должен сказать, несколько опьянел, поглотив огромное количество рассказов и повестей Вудхауса. Из написанных им девяноста шести я принял сорок три, включая пятнадцать произведений, где фигурируют Дживс и Вустер. После этого спьяну возникла идея нанять слугу. Долгие годы я жил очень скромно, на то, что унаследовал от рано умерших родителей, – деньги как раз почти кончились, – а теперь разбогател, став молодым четвертьмиллионером. Почему не завести слугу?
Я поделился идеей с дядей Ирвином, так как жил в его доме, и тот довольно выразительно заключил: «Совсем с ума сошел!»
Поэтому я оставил тему, но через несколько дней совершил редкий для себя волевой акт, позвонив в службу, предоставляющую подсобный персонал, пока дядя Ирвин продавал приспособления для чистки оружия, а тетя Флоренс была в школе. Контора расторопно прислала Дживса, который сразу произвел на меня впечатление, но, когда он представился, я опешил и недоверчиво уточнил:
– Вы себе взяли фамилию Дживс, чтобы легче устроиться на работу?
– Нет, сэр, – сказал он. – Мои предки давно носят это имя, задолго до эмиграции моих прадедов сюда из Англии.
– Вы американец?
– Да, сэр.
– Мне показалось, у вас английское произношение.
– У меня, сэр, так называемое среднеатлантическое произношение, которое путают порой с английским.
– Да, правда, теперь слышу. В любом случае очень странно, что вас зовут Дживс, если вы понимаете, что я имею в виду. Меня это несколько настораживает.
– Понимаю вашу реакцию, сэр. Видимо, вы имеете в виду Дживса, персонажа повестей и рассказов П.Г. Вудхауса.
– Вот именно!
– Что ж, сэр, могу только сказать, что в нашей семье давно существует теория, будто Вудхаус в юности был знаком с какими-то Дживсами, счел имя подходящим для слуги и начал им пользоваться с феноменальным успехом, но к полному негодованию настоящих Дживсов.
– Понятно. – Я не спросил, считая, что это меня не касается, но подумал, не пошел ли Дживс в прислуги с отчаяния. Нечто вроде принципа «не можешь побить врага, присоединяйся к нему»; также как, получив имя Рузвельт, испытываешь желание побороться за пост президента. – А вы не подумывали сменить фамилию, чтобы облегчить ношу? – спросил я.
– Нет, сэр. Человек, независимо от обстоятельств, гордится своей фамилией.
– Да, конечно, – кивнул я и, когда Дживс объяснился, задумался, не была ли некогда фамилия Франкенштейн[11] самой обычной и распространенной в Германии; потом вспомнил сокурсника в Принстоне – моей «альма-матер» – по фамилии Портной, за что над ним многие потешались. Значит, такая проблема не только у Дживса. Его объяснение – безусловно, разумное, вызывающее сочувствие, – успокоило мои тревоги. Поэтому я был готов взять его прямо на месте – он обладал всеми необходимыми мне качествами, окруженный аурой серьезности, компетентности, – но решил не проявлять излишней готовности и продолжал расспросы.
– Спасибо за разъяснение проблемы с фамилией. Есть ли какие-то неприятные, нестерпимые для вас вещи, о которых мне следует знать?
– Нет, сэр.
– Принадлежите к каким-нибудь политическим или неполитическим организациям?
– Нет, сэр.
В романе царит сумасшедший ритм Нью-Йорка – фантастического мегаполиса, который смущает, искушает, возносит на небеса наслаждений и свергает на дно невротического ада. Здесь живут два чудака: молодой англоман Луис, мечтающий стать «совершенным джентльменом», и старый светский лев Генри. Они взирают на мир сквозь призму собственной эксцентричности, сдабривая искрометными каламбурами драматизм существования, и развлекаются каждый на свой лад: Генри – в аристократической тусовке среди богатых подруг-леди, а Луис – среди транссексуалов и завсегдатаев пип-шоу.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.