Проснитесь, сэр! - [102]
– Могу сказать, что уже испытываю. Впрочем, заслуженно. Это мое покаяние. Как бы противоположное власянице, но с тем же эффектом.
Следующей нашей задачей была обработка аэрозолями моего матраса, подушек, всей комнаты, а потом кабинета. Рты и носы завязали платками; я чувствовал какую-то садистскую силу и власть, которой наверняка наслаждаются терминаторы. Открыли окна – я понадеялся, что это не сведет к нулю действие агента. Потом спрыснули и вымыли ванную. Наконец труды завершились.
Я чувствовал неприятное раздражение под одеждой и одновременно немалое облегчение. Ни один краб не мог выжить. Они отняли у меня девушку, отняли у меня усы, но я чувствовал, что их атаке на меня положен конец. Мы уложили все составляющие крабового набора в пластиковый мешок, решив захоронить за пределами усадьбы. Если его обнаружат в мусорном баке, начнется охота на ведьм. Какую тогда записку оставит Хиббен на столе для корреспонденции?
– Ну, спасибо вам, Дживс, за всемерную помощь. – Мы снова сидели в рабочем кабинете. – Без вас я бы не перебил этих крабов.
– Очень хорошо, сэр.
Было пятнадцать минут седьмого. В окно было видно, как люди собираются на задней террасе.
– Я собираюсь пойти выпить, Дживс.
– Понимаю, сэр.
Глава 36
– По-моему, у собак должно быть очень много свободного серотонина, – сказал я. – Во всяком случае, больше, чем у людей. Не следует ли ученым исследовать их мозг в целях лечения депрессии? Думаю, может быть, высокий уровень серотонина объясняет, почему нам так нравится с ними общаться. Лаская собаку, я испытываю некую контактную эйфорию. Возможно, получаю дозу серотонина подкожно, а иначе как там что-нибудь передается сквозь кожу.
Мангров не отреагировал на мое замечание, просто сказал, только что заметив:
– Эй! Ты зачем усы сбрил?
– Да, я тоже обратил внимание, что ты выглядишь по-другому, – добавил Тинкл.
– Они стали слишком колючими, – объяснил я.
Мы сидели в комнате Тинкла, проводя очередной мозговой штурм с новой откупоренной бутылкой виски и новым пакетом лекарственной марихуаны. Было около десяти часов вечера. Я был пьян, обкурен, но еще не отключился, хотя лучше бы это случилось пораньше вечером.
Понимаете, ужин был сплошным кошмаром. Боги действительно хватили через край, даже для самих себя.
Нам подали ни много ни мало крабовые рулеты. Смертельный юмор. И кукурузу. Ужас.
Естественно, я заподозрил нечто вроде заговора. Обслуживающий персонал выведал, что у кого-то есть крабы, только точно не знал у кого, решил довести виновного до белого каления и вынудить признаться.
Но я не дрогнул. Я их ел, хотя это было все равно что служить королевским дегустатором у Гитлера или у Цезаря, только я сам был Гитлером и Цезарем, а значит, и своим собственным королевским дегустатором.
Мой выход взволновал колонистов, раздался радостный гул голосов, смех. В окна лился сероватый свет; после многообещающего начала день становился все пасмурнее. Горела огромная люстра.
Я сидел за столиком-спутником с Мангровом и Тинклом, изо всех сил жевал крабовые рулеты, утихомиривая доступные воздействию нервные окончания большим количеством белого вина, превысив обычную дозу.
Выпил до половины третью бутылку, когда вошла опоздавшая Ава, точно так же, как в мой первый вечер в Колонии Роз полгода назад, хотя, согласно записям Дживса, с тех пор, возможно, прошло лишь три ночи.
Она подошла к буфетной стойке и побледнела – я это заметил. Направляясь к большому столу, встретилась со мной взглядом. Я увидел у нее на тарелке только салат и немного кукурузы. Никаких крабовых рулетов. Она слегка мне улыбнулась – достаточно, чтоб у меня замерло сердце, – и села.
Я выпил еще два стакана вина, потом к нашему столу подошла Бобьен и обратилась ко мне:
– Когда собираетесь вернуть мои тапочки?
Я провел весь день в битве с крабами, теперь выпил три бутылки слабого белого вина – совокупный эффект психической травмы и выпивки подействовал на мою личность вроде пластической хирургии. Я не струсил. У меня есть порох. Если смог взглянуть в лицо крабам, то взгляну в лицо чему угодно. Я остался сидеть, но, так сказать, встал перед Бобьен в полный рост.
– Немножечко потерпите, – сказал я. – Верну в середине недели. Их покрывают позолотой у Тиффани.[89]
Она выпучила глаза, отошла, Мангров с Тинклом рассмеялись. Бобьен, оглянувшись, бросила:
– Я о вас лучше думала, Реджинальд, – и покинула столовую.
Реджинальда это задело, но не смертельно. После ужина мы втроем поднялись к Тинклу, проверить, как поживает виски. С ним все было в полном порядке, и через два часа после возобновления нашего знакомства с бутылкой Мангров принес марихуану. Под влиянием травки беседа вернулась к неудачной миссии по поискам источника серотонина, и именно тогда я заговорил о возможности признать собак его носителями, что почему-то заставило Мангрова разглядеть одним глазом, что я сбрил усы, о чем было рассказано выше.
В романе царит сумасшедший ритм Нью-Йорка – фантастического мегаполиса, который смущает, искушает, возносит на небеса наслаждений и свергает на дно невротического ада. Здесь живут два чудака: молодой англоман Луис, мечтающий стать «совершенным джентльменом», и старый светский лев Генри. Они взирают на мир сквозь призму собственной эксцентричности, сдабривая искрометными каламбурами драматизм существования, и развлекаются каждый на свой лад: Генри – в аристократической тусовке среди богатых подруг-леди, а Луис – среди транссексуалов и завсегдатаев пип-шоу.
Действие романа «Дети Розы» известной английской писательницы, поэтессы, переводчицы русской поэзии Элейн Файнстайн происходит в 1970 году. Но героям романа, Алексу Мендесу и его бывшей жене Ляльке, бежавшим из Польши, не дает покоя память о Холокосте. Алекс хочет понять природу зла и читает Маймонида. Лялька запрещает себе вспоминать о Холокосте. Меж тем в жизнь Алекса вторгаются английские аристократы: Ли Уолш и ее любовник Джо Лейси. Для них, детей молодежной революции 1968, Холокост ничего не значит, их волнует лишь положение стран третьего мира и борьба с буржуазией.
Прототипы героев романа американской писательницы Ивлин Тойнтон Клея Мэддена и Беллы Прокофф легко просматриваются — это знаменитый абстракционист Джексон Поллок и его жена, художница Ли Краснер. К началу романа Клей Мэдден уже давно погиб, тем не менее действие вращается вокруг него. За него при жизни, а после смерти за его репутацию и наследие борется Белла Прокофф, дочь нищего еврейского иммигранта из Одессы. Борьба верной своим романтическим идеалам Беллы Прокофф против изображенной с сатирическим блеском художественной тусовки — хищных галерейщиков, отчаявшихся пробиться и оттого готовых на все художников, мало что понимающих в искусстве нравных меценатов и т. д., — написана Ивлин Тойнтон так, что она не только увлекает, но и волнует.
В первую часть сборника «Синдром Черныша» вошли 23 рассказа Дмитрия Быкова — как публиковавшиеся ранее, так и совсем новые. К ним у автора шести романов и двух объемных литературных биографий отношение особое. Он полагает, что «написать хороший рассказ почти так же трудно, как прожить хорошую жизнь». И сравнивает свои рассказы со снами — «моими или чужими, иногда смешными, но чаще страшными». Во второй части сборника Д.Быков выступает в новой для себя ипостаси — драматурга. В пьесах, как и в других его литературных произведениях, сатира соседствует с лирикой, гротеск с реальностью, а острая актуальность — с философскими рассуждениями.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Человек — верхушка пищевой цепи, венец эволюции. Мы совершенны. Мы создаем жизнь из ничего, мы убиваем за мгновение. У нас больше нет соперников на планете земля, нет естественных врагов. Лишь они — наши хозяева знают, что все не так. Они — Чувства.