Проситель - [41]

— Жаль, — сказал Берендеев, возвращая Коле газету, — что я не успел получить гонорар и отнести его в «Сет-банк».

— Почему? — усмехнулся Коля. — До тридцать первого еще три дня.

— Ну и что? — не понял Берендеев. — Мне-то что до всего этого?

— Я навел справки, — как будто не расслышал его Коля. — Да, действительно, есть «Сет-банк», лицензия, регистрационное свидетельство, все как полагается, только он находится… во Владивостоке. И не «Сет-банк», а «Офсет-банк», они специализировались на выдаче ссуд полиграфическим предприятиям. Этот «Сет-банк» — вроде бы их московский филиал, но они даже не знают людей, которые тут заправляют. Фактически это совершенно другой банк, господин Берендеев, вот в чем дело.

— Какое дело? — начал терять терпение Берендеев.

— А вот какое, — объяснил Коля, — этих счастливцев, физических и юридических лиц, вкладчиков, которым «Сет-банк» готов заплатить в пять раз больше, чем они ему доверили, попросту не существует в природе! Их нет, это — мертвые души. До тебя дошло?

Коля определенно не любил «Сет-банк». Но Берендеев не мог взять в толк, почему оперуполномоченный делится с ним этим своим достаточно распространенным и, следовательно, не новым человеческим чувством. Что ему, скромному милиционеру, до банка, пусть даже и проводящего нестандартную рекламную кампанию? И какое ко всему этому имеет отношение он, писатель-фантаст Руслан Берендеев, хоть и полежавший некоторое время на холодном мраморном полу, но уже получивший — кстати, задолго до объявленного тридцать первого числа — компенсацию. Нет, Берендеев решительно не был склонен поддакивать оперуполномоченному. Он ничего не имел против «Сет-банка».

Коля помалкивал, одобрительно глядя на справившуюся на «отлично» с воссозданием пролетарского символа из живых красных цветов садовницу. Его молчание начало действовать Берендееву на нервы.

— Слушай, Берендеев, ты вообще-то как относишься к этим ребятам, которые отбирают у народа деньги? — задал оперуполномоченный неожиданный, но логичный, учитывая его богатый профессиональный опыт, вопрос.

Берендеев подумал, что вот дожил до сорока лет, а так и не научился скрывать свои мысли. И еще подумал, что Коля, должно быть, наврал про назначенное на четыре часа опознание.

— Никак, — честно ответил он.

— Почему? — вежливо, но отстраненно, как у задержанного в досадном присутствии оперативно прибывшего адвоката, уточнил Коля. — Разве это не подло — обманом вытягивать последние деньги у таких вот, — кивнул на скрючившуюся над клумбой садовницу, — старух, пенсионеров, мало-, да и немалоимущих людей?

В доме, где жил Берендеев, в помещении бывшего кинотеатра как раз находилось местечко, куда старухи, пенсионеры, мало- и немалоимущие люди совершенно добровольно приносили последние (а может, и не последние) деньги, чтобы получить на них дивиденды, решительно не соответствующие ни уровню инфляции в стране, ни вообще элементарному здравому смыслу. Берендеев не жалел этих агрессивных — с выпученными глазами и пеной на губах — акционеров, в лучшие времена тут же и спекулировавших вырученными «ценными бумагами», в худшие — готовых вцепиться в глотку друг другу и кому угодно. Их можно было называть по-разному, но только не подло обманутыми. Ибо и они были подлы.

— Не знаю, подло это или не подло, — ответил Берендеев, — но кто не захотел, чтобы его обманывали, тот никуда не понес свои деньги. Я вот, например, никуда не понес. Если же эти люди пошли на риск — отдали деньги, значит, внутренне были готовы их лишиться. Как можно жалеть играющих на улицах в наперсток или в лотерею? Ведь они играют совершенно добровольно.

Коля снял с головы бейсбольную кепку и некоторое время пытал на прочность козырек. Китайский, а может, малайский пластик, однако, с честью выдержал испытание.

— Стало быть, ты не различаешь, где жертва, а где палач? — спросил Коля.

Берендеев посмотрел на милиционера с удивлением. Во внеслужебном, пока еще чисто умозрительном разговоре он обнаруживал куда большую страсть, нежели при выяснении обстоятельств ограбления банка или допросе Берендеева в качестве свидетеля у себя в кабинете. Берендеев явственно прочитал в светлых, как лед, глазах оперуполномоченного запредельную тоску и запредельную же ненависть.

Но к кому? к чему?

Берендеев в ужасе подумал, что Николай Арзуманов прав. К примеру, он сам уже давно не различает, а иногда сознательно (так проще) не стремится различать, где жертва, а где палач. Так, каждый день созерцая на телевизионном экране истерзанные, окровавленные (почему-то обязательно со спущенными штанами, что вселяло еще больший ужас) тела, он не то утешал, не то успокаивал себя никогда не высказываемой вслух кощунственной мыслью, что, несмотря ни на что, просто так все равно не убивают, потому что хоть это и в природе человека, но все же не до такой степени — убивать просто так. То есть существует некая скрытая причина, почему именно этот человек именно в этот день и час погиб. Таким образом, взаимосвязь жертва — палач в момент созерцания на экране телевизора трупов в сознании писателя-фантаста Руслана Берендеева представала не имеющей места быть.