Прошу, позволь тебя ненавидеть - [19]
Вестибюль на входе более чем величественный, намеренно смешной. Отсюда выходят две громадные лестницы в стиле неоклассиков, которые встречаются на первом этаже как раз перед статуей, которую я бы могла определить, как всего лишь интересную. Оказывается, я очень образованный человек.
Гувернантка — синьора шестидесяти лет с седыми волосами и ужасно противным взглядом — она останавливается и указывает нам на статую.
— Она была сделана недавно по портрету Мисс Элизабет, дочери Лорда Беверли, — говорит она с гордостью. М-да, теперь это все объясняет.
Я поворачиваюсь к Йену и вижу, что его лицо, мягко говоря, озадаченно. Он не знает, что сказать; как-то необычно.
— Должно быть, Мисс Элизабет действительно прекрасна, — комментирую я, не зная, что еще придумать. Ясно, что я соврала, но эти люди ожидают, что я это сделаю.
— У вас нет ни малейшего представления, какая она. Хотя у вас будет возможность познакомиться с ней этим вечером за ужином, и посудите сами. Прекрасная девушка, — говорит она нам почти мечтательно.
Йен и я смотрим друг на друга взволнованно.
Гувернантка, иначе говоря, Мисс Ротемьер, вступает в почти скрытый коридор, за лестницей. Через несколько метров она останавливается перед дверью и показывает мне мою комнату.
— Мисс Перси, ваше гнездышко, — затем она поворачивается к Йену, — Лорд Ланглей, для вас мы подготовили комнату на первом этаже. Сюда, пожалуйста.
И с этой фразой она бросает меня без объяснений перед дверью, для того чтобы вернуться к лестнице.
На мгновение Йен ошеломлен, как и я, и не знает, либо оставить меня плакать в этом темном коридоре и бежать к гувернантке, либо подождать и посмотреть мою комнату, которая кажется мне ловушкой, как у жен Синей Бороды.
— Иди с ней, — говорю я ему смиренно. — Если ты ее потеряешь, то погибнешь.
— Видимо, — отвечает он мне с беспокойством.
— До скорого, — прощаюсь с ним и хватаю ручку.
— Ладно, до скорого, — говорит Йен мне, решив позволить мне войти.
Моя первая мысль, когда я вошла, была, что Беверли сделал это все специально. Возможно, это часть наказания за час ожидания на прошлой неделе. Сейчас комната не кажется такой уж плохой, но простая, холодная, как больничная палата, и серая, даже в миллионах оттенков серого.
Эта сцена заставила меня улыбнуться, потому что я прирожденный солдат, и Беверли еще не знает, с кем имеет дело.
* * *
Несколько часов спустя я сижу на величественном диване в стиле конца эпохи правления Луиджи XVIII с намерением пить небольшими глоточками аперитив, ожидая прибытия такой долгожданной дочери Беверли, которая, между прочим, сильно опаздывает. Это даже слишком для такой редкой красоты.
То, что я держу в руках уже третий мартини, и если продолжу пить на пустой желудок, от ясности моего ума останется совсем немного.
Даже Йен, должно быть, думает о том же, потому что сидя возле меня на втором таком же ужасном диване, он смотрит на меня напряженным взглядом. Подняв одну бровь, пытаюсь объяснить ему, что не о чем беспокоится, но, как видимо, сообщение не попало по адресу. Беверли занимает нас монологом об охоте и своих трофеях. С того самого момента, как я резко возразила против охоты, пытаюсь сконцентрироваться на Йене, чтобы не слушать кровожадные детали. Я же все еще дочь защитников окружающей среды и мирных взглядов на природу!
Йен заметил мой тревожный взгляд и рассматривает меня напряженно, как струна скрипки. На самом деле, я ему не завидую: с одной стороны Беверли, с другой ненавистная Мисс Перси. Скорее всего, у него бывали выходные получше этих.
И, наконец, когда мы уже почти исчерпали все возможные темы и не способны «говорить о работе на пустой желудок», цитируя хозяина дома, входит звезда вечера, то есть Элизабет Беверли.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, почему Беверли так настаивал на том, чтобы Йен был в качестве консультанта.
На самом деле, речь не шла о доверии ко мне или моим способностям. В своем сердце Беверли прекрасно знает, что я знаю свою работу на отлично. Нет же, он поймал удобный случай заполучить Йена, потому что все, что он хотел — это иметь в будущем зятя-герцога.
На моем лице, впервые за много дней, расплылась самая настоящая, глубокая, чувственная улыбка. Ребята, похоже, я повеселюсь.
ГЛАВА 8
Элизабет — девушка довольно яркая. Признаю, что даже очень яркая. Воздушные, огненно-рыжие волосы (ненатурального цвета), голубые глаза, обрамленные таким количеством туши, что вечером, наверняка, у нее уходит, как минимум, два часа, чтобы смыть ее. Если, конечно, у нее это получается. Весь остальной макияж тоже слишком тяжелый, даже для званого вечера, которым данный определенно не является.
Но больше всего поражает ее наряд: на ней надето леопардовое развевающееся платье, которое оставляет открытыми километры подтянутых и самых загорелых ног. Полуголая, обутая в довольно впечатляющие босоножки. Я не могу назвать ее вид подходящим для благословенного шотландского мавзолея. Температура в этой комнате плюс-минус восемнадцать градусов. На улице максимум пять градусов.
