Прошлой ночью в XV веке - [34]

Я глядел на него, слегка захмелев от белого «мерсо», которое он щедро подливал мне, извиняясь, что сам пьет только воду. Мне приятно было слушать, как он себя расписывает, упиваясь собственным красноречием; вот счастливый человек, думал я, стоит обеими ногами на земле, и совесть у него спокойна, и память в полном порядке. Под мерное журчание его повествования с благородными модуляциями я временами почти забывал о призраках, жаждущих завладеть мной, и даже о Коринне, изгоняющей меня из своей жизни.

— Я потерпел только одно фиаско — с Марселем Эме, одним из величайших наших романистов. Увы, он не зависел от меня. Один мой коллега из XVIII-го округа рассказал однажды, что в ходе очередной проверки великий Марсель не произнес ни слова, зато потом взял его с собой на Монмартр поиграть в шары, в виде утешения, — поскольку тот не нашел никаких поводов для штрафа. Да, наша работа поистине прекрасна!

Экран моего мобильника мигает. Сообщение! Извинившись перед шефом, включаю указатель номера. Номер мне неизвестен, никакой эсэмески нет. Кладу включенный мобильник на прежнее место и объясняю вызов проблемами со здоровьем в семье.

— Ничего страшного! Но сейчас, дорогой Тальбо, я вас действительно удивлю: самой потрясающей встречей в моей карьере стала одна из последних, как раз перед тем, как меня назначили сюда, на эту дурацкую чиновничью должность, полностью отрезавшую меня от налогоплательщиков. Изис де Сэз — знаете такую? Молодая актриса из Х-го округа, степень лиценциата по литературе, три опубликованных романа-фикшн. В плане внешности она меня слегка разочаровала: пирсинг, силикон, татуировки, за всей этой мишурой не видно женщины. Но зато в ее книгах — ого-го!.. Какая пропасть между имиджем прожигательницы жизни и зорким взглядом творца, между искусственными физическими прелестями и безупречной чистотой литературного стиля!.. Истинное чудо! Разумеется, впоследствии я узнал, что за нее пишет «негр». И что в крупных планах самых интимных сцен вместо нее снимается дублерша. Словом, все оказалось фальшивкой. Но я-то ей искренне поверил, и это главное.

Сам не знаю, почему эта его последняя фраза так глубоко задела меня, почему овеяла таким спокойствием мою душу, терзаемую душевными муками с самого утра. Мой шеф неторопливо допивает свою минералку Vittel, слегка распускает тугой узел галстука и спрашивает тоном гурмана:

— Ну, а вы, Тальбо? Какие сюрпризы уготовила вам наша работа? Какая встреча вам запомнилась больше всего?

Я был не готов к этому вопросу. Внезапно мне вспомнилось прекрасное лицо Лидианы Ланж, юной художницы, которую мне так нравилось инспектировать в ее тесной мастерской на берегу озера Аннеси, среди ее сюрреалистических полотен, на которых она изливала свое яростное негодование против URSSAP,[36] заставлявшего ее платить еще до того, как она продавала картину; в результате, у нее не оставалось денег на покупку кистей и красок для следующей работы. Но о чем тут рассказывать? Не о том же, что я отсрочил ее задолженность, купил одну из ее картин в галерее и потом долго еще мечтал о ней. Нет, вспоминать сейчас о Лидиане означало бы разбередить смутные тоскливые сожаления, а мне в данный момент и без того было лихо.

Опустив глаза, чтобы укрыться от начальственного любопытства, я обнаруживаю второй сигнал об эсэмеске на экране мобильника. Сделав вид, будто хочу поднять упавшую салфетку, включаю определитель номера. Корреспондент неизвестен, никакого письма нет. Внезапное подозрение — что если это Изабо вздумала общаться со мной при помощи SMS! — мешает мне разогнуться.

— Что-то случилось?

Я выныриваю из-под стола, отметая эту нелепую гипотезу. Телефонные преследования — постоянное явление в нашей профессии, но они никогда не бывают продолжительными. Если налогоплательщики, считающие себя несправедливо наказанными, будят вас среди ночи анонимными звонками, достаточно выключить аппарат, и эта забава им быстро надоедает.

— Так какая же встреча вам запомнилась больше всего? — настаивает господин Кандуйо с вежливым интересом, в котором уже слышится нетерпение.

Я запираю Лидиану Ланж в долгий ящик своих упущенных возможностей и храбро выдерживаю взгляд шефа. Воспоминание, которым я решил с ним поделиться, лишено прелести встреч с Лидианой, зато, может быть, куда горше: это история Бенуа Жонкера. Толстый бельгиец, весьма колоритный тип, считавшийся в восьмидесятые годы трюфельным королем верхнего Прованса, стал для меня живым укором, болезненной занозой в моей памяти. То была первая значительная проверка в моей карьере, в составе бригады города Драгиньяна, а сам Жонкер оказался тем, кого у нас зовут «клиентом зеро».

— Бенуа Жонкер? Ну, как же, конечно, помню! — радостно восклицает мой шеф. — Я обедал у него во время отпуска, летом восемьдесят пятого или восемьдесят шестого года, вместе с женой и тещей… «Трюфельница» — так, кажется, называлось его заведение? Великолепная кухня! Ах, какие слоеные пироги с трюфелями… у меня до сих пор их вкус стоит во рту. Он все еще работает?

— После моей проверки — нет.

Мы замолкаем, пока нам подают блюдо с многообещающим названием «Тарелка рыболова» — худосочную неаппетитную рыбку в окружении мидий.