Прошлогодний снег - [15]

10

В Москве новое поветрие: открыли молодежные кафе. Меня вызвали в райком комсомола и сказали: «Ты будешь председателем Совета кафе „Марсиане“». И я стал председателем. Быть председателем интересно. Во-первых, ты все время встречаешься с людьми. Во-вторых, у тебя есть место, где можно провести время вечером. В-третьих, это почетно, потому что в Москве всего два молодежных кафе, и ты один из двух председателей…

У меня был свой столик в углу. Там я сидел каждый вечер, давал советы активистам, разрешал возникающие споры и беседовал с отдельными посетителями, желающими узнать то или се. Играл джаз, танцевали влюбленные, буфетчица Люся улыбалась мне иногда из-за своей стойки.

Однажды в кафе вошла небольшая свора молодых людей. Их было человек восемь. Швейцар и гардеробщик (в одном лице) со странной фамилией Патефонов сурово посмотрел им вслед и сказал члену Совета Лене Синельникову:

— Ты гляди за ими, рожи у их уж больно не того… Понял?

Молодые люди заняли отдельный столик и раскрыли принесенный с собою чемодан. Он был доверху набит бутылками коньяка.

Со своего наблюдательного пункта я видел все это, видел, как один из них, бледный малый, быстро налил из двух бутылок по полному стакану каждому. Юноши крякнув выпили и тут же налили по второму.

Член Совета Леня Синельников, посуровев, уверенной походкой подошел к столику с нарушителями:

— Молодые люди, — сказал он, — вы нарушаете правила поведения в нашем молодежном кафе «Марсиане». Я прошу вас немедленно прекратить попойку и сдать этот злополучный чемодан нашему швейцару и гардеробщику Патефонову.

— Иди отсюда, гад, — ответили ему за столом, — а то щас получишь по харе. Понял, морда?

Леня Синельников, учтя вышесказанное, угрожающе сказал:

— Хорошо… — и направился к моему столику.

Я приготовился к докладу.

— Толя, — сказал Леня, — там сидят хулиганы. Они пьют водку и оскорбляют меня. А я сегодня дежурный член Совета.

— Хорошо, — сказал я, — что ты предлагаешь?

— Я предлагаю немедленно вышибить их из нашего кафе. Это гады какие-то, — сказал обиженный Леня.

— Хорошо, — сказал я, — скажи им, что мы решили попросить их вон…

Со стороны столика, за которым сидела напивающаяся свора, раздалось нестройное пение…

Официантка Люся из-за своей стойки укоризненно посмотрела на меня, как будто я виноват, что они орут и не слушают добрых советов Лени Синельникова. Я ощутил себя членом коллектива. Я встал, подошел к их столику и сказал, глядя в глаза бледного малого:

— Вас предупредили, вы не послушались. От имени вверенного мне Совета попрошу вас оставить наше предприятие.

Парни за столом весело засмеялись, а бледный малый лениво сказал:

— В гробу я тебя видел. Отойди от стола, гнида, не раздражай меня… Не на твои пью, сволочь, ну и гони отсюда.

Я посмотрел на него так, как в кино смотрят переодетые чемпионы мира по боксу на приставшего к ним на улице интеллигента, и пошел на эстраду.

— Друзья, — сказал я в микрофон, обращаясь к посетителям кафе. (У меня хорошо поставленный голос, у микрофона я чувствую себя как рыба в воде.) — Друзья, сегодня к нам, в наше замечательное кафе «Марсиане» пришли пьяные хулиганы. Они хотят отравить нам вечер. Они мешают нам отдыхать. И жить! (Это я добавил, вспомнив материал в газете под заголовком «Дурную траву с поля вон».) Дурную траву с поля вон! — сказал я. — Неужели среди нас нет настоящих мужчин, чтобы проучить и выставить отсюда оголтелую кучку хулиганов, а?

В зале произошло некое движение. Отовсюду отодвигались стулья и передо мной там и сям вырастали могучие фигуры посетителей кафе мужского пола. Они засучивали рукава и с вопросами: «Где там? Кто там? Что там такое?» — устремились в ту часть зала, где сидели владельцы чемодана с их дурацким коньяком.

Что я заварил! Бледный малый закричал: «Бей их, паразитов!» — схватил тяжелый металлический стул (модерн, гордость кафе) и метнул его в толпу осаждающих.

Его коллеги немедленно выполнили то же упражнение. Посетители с криком: «Ах, вы так!» — стали скручивать руки дебоширам. Но не тут-то было! Свора перешла в наступление. Схватив в каждую руку по пустой бутылке, они ударом об столик отбили у них дно и с этими страшными осколками бросились на толпу.

— Мама! — крикнул я, потому что понял, что это и есть мой последний день!

Все было как в хорошем гангстерском фильме: женские истошные вопли, кровь, пол, усеянный разбитой посудой, проклятия и ругательства, плач и глухие удары.

Дальше все монтажно. Вот крик: «То-л-я-я!» Судорожно оборачиваюсь. Надо мной повисла бутылка шампанского. Кто-то схватил кого-то за руку и бутылка разбилась о стену.

Вот человек в черном костюме. Он стоит посреди зала в самом эпицентре драки и двумя руками, по которым стекает жир, ест жареную курицу. Он ест не останавливаясь, и лишь глаза его бегают с удовольствием и восторгом по сторонам и ловят все, что происходит вокруг.

Вот Люся, спрятавшаяся под стойку, в то мгновение, когда по воздуху не летают бутылки и стулья, внезапно появляется над стойкой, как кукла Образцова над ширмой, и проворно прячет к себе под стойку чудом уцелевшие бутылки и стаканы. И снова крики, хрип, стон…