Прошлое и будущее - [6]

Мама подрабатывала шитьем и вышиванием для семей нашего квартала и предместья Сент — Оноре. Постепенно родителям удалось накопить сбережения, которые позволили отцу получить относительную независимость и в свою очередь открыть «кавказский» ресторан на улице Юшет, на том самом месте, где теперь находится театр Юшет. Странная все‑таки штука судьба. Моим родителям, которые оба были артистами, но не успели как следует освоить язык «приемной» страны, пришлось заниматься шитьем и ресторанным делом, чтобы сводить концы с концами. Годы спустя, уже после закрытия, ресторан был переделан в театр, а мы с Аидой избрали то, чем должны были бы заниматься наши родители, что было их профессией. Вот как иногда бывает в жизни.

Сады моего детства

Армянский театр

Сады моего детства — театральные кулисы.

Средняя школа — парижские улицы.

Мой учитель — повседневная жизнь.

Нью — Йоркский The Yiddish Theater[10] имел собственное помещение на 2–й авеню. Именно там начинали многие известные киноактеры. Во Франции не было ничего подобного ни для евреев, ни для армян. И все же среди апатридов было много талантливых актеров и певцов, которые плохо говорили по — французски, и поэтому им приходилось соглашаться на любую работу, чтобы прокормить семью. Но сцена притягивала их как магнит. И вот, дважды в месяц, тот или другой из актеров превращался в театрального антрепренера. Процедура всегда была одна и та же. Очередной директор труппы выбирал какой‑нибудь сценарий и обходил неудавшихся актеров, чтобы предложить им роль в будущей постановке — если можно было назвать это постановкой. В 1935—39 годы игралось много новых пьес, в особенности комедий. Самого интересного автора звали Крикор Ваян. Я часто спрашиваю себя, что стало с рукописями его произведений. Теперь их можно было бы поставить в Армении, а если перевести, то и в парижских театрах.

Для распределения ролей собирались у одного из актеров. Обсуждали костюмы, которые жены сошьют для постановки, а затем назначали дату и время репетиций, происходивших, как правило, после работы, все также на дому у кого‑нибудь из актеровпортных, акгеров — грузчиков и линотипистов. Помещение для театра выбиралось в зависимости от средств, которыми располагал антрепренер. При ограниченном бюджете это чаще всего был зал Научных сообществ возле «Одеона». В нем имелась сцена с двумя стационарными декорациями, состоявшими из небольших металлических панно, которые можно было поворачивать к залу то одной, то другой стороной. На одном из них был изображен интерьер в тонах цвета детского поноса, на другом — сад, зелень которого полностью вылиняла. Когда средств было побольше, представление происходило в зале Общества взаимопомощи возле площади Мобер. Если же ставилась пьеса из французской классики, переведенная на армянский язык, в стихах или прозе, то ее играли в зале «Иена», недалеко от одноименной станции метро. Репетиции всегда проходили в очень оживленной атмосфере, поскольку каждый из участников время от времени припоминал детали первоначальной постановки. В день представления занавес всякий раз поднимался в одно и то же время — в девять часов. Публика постепенно собиралась и рассаживалась по местам. Если в девять тридцать зал еще не был заполнен, спектакль начинался в девять сорок пять. Никто не торопился, потому что это событие было поводом для встреч. Лишь артисты, стоя за кулисами, волновались, и, когда занавес, наконец, поднимался, все было в полной готовности. Супруги актеров заранее готовили блюда, которые те по сценарию должны были есть во время спектакля: в большинстве армянских пьес всегда присутствует сцена, где пьют и едят. И пока актеры гримировались — в то время еще не было выражения «наносить макияж» — мужчины, проходя мимо стола, хватали кто долму, кто пахлаву, несмотря на протест супруг, которым пришлось приложить массу усилий и выгадывать из семейного бюджета, чтобы стол на сцене выглядел богатым и изобильным. Поэтому к моменту «застольной» сцены тарелки были уже практически пусты, и актерам теперь уже действительно приходилось делать вид, что они едят и пьют.

После представления за кулисами подсчитывалась выручка. Но, поскольку все закупки делались участниками спектакля и их друзьями, то, даже при заполненном зале, результаты подсчетов чаще всего оказывались катастрофическими. Актеры, которым нужно было содержать семью и как‑то сводить концы с концами до следующей зарплаты, покупали билеты за свой счет, искренне надеясь распространить их среди знакомых и вернуть сумму, занятую до дня спектакля. К сожалению, это было непросто сделать. И вот наступал момент больших разборок, криков и стенаний. Чтобы оплатить аренду зала, приходилось выворачивать карманы наизнанку, и участники спектакля расставались, проклиная все на свете и веря в то, что это уж точно было в последний раз. Расставались до тех пор, пока кто- нибудь не предлагал очередную пьесу, и тогда они снова с восторгом и упоением принимались за репетиции, и все повторялось сначала.

Я до сих пор храню в сердце бесконечную нежность к тем актерам, певцам и музыкантам, пусть неудавшимся, но полным энтузиазма, жадным до аплодисментов, до общения со зрителем. Наверное, именно благодаря им у меня появилась тяга к сцене. Их глаза излучали особый свет, исполненный радости и гордости. После всех лишений и невзгод, которые они перенесли, пока не добрались до земли, принявшей их — Франции, они вновь обрели счастье играть вместе на родном языке. Мне кажется, что, хотя я и был тогда еще совсем ребенком, но уже осознавал это и понял, что, как и они, хочу связать свою судьбу со сценой.