Прошлое и будущее - [57]

Безголосый

В то утро я проснулся без голоса. Нет, я потерял его не частично, а полностью. Несмотря на то, что на глазах у меня была маска, а в ушах — беруши, я не мог уснуть добрую половину ночи. Самое ужасное, что может грозить певцу, это недосыпание. Проснувшись в плачевном состоянии, уткнулся глазами в чемоданы — да что я говорю, в дорожные баулы — морда просит кирпича, а кожа выцветшая, как старая губка. Я надрывно кашлял, чтобы освободить бронхи. В ужаснейшем расположении духа бросил взгляд в зеркало. Какой ужас! Мне сто пятьдесят лет! Это непоправимо, абсолютно непоправимо. Я сделал все, что мог, пытаясь исправить ситуацию: глотил, солюпред, флюмицил, ингаляции — никакой реакции. Закутанный так, словно собирался ехать в Сибирь, явился в театр. Артистическая уборная была оформлена с шиком — корзина с фруктами, три бутылки бордо из лучших сортов винограда, толстая пачка телеграмм. Распространитель билетов сообщил мне, что все места были взяты с боем и проданы за одно утро. Настоящая катастрофа! Что делать? Я не мог извлечь из этого чертова горла ни единого звука! Вызвали врача, который смог приехать только после того, как закончилась партия в гольф. Ожидая его, я метался, словно тигр в клетке. Наконец он явился в костюме игрока в гольф, этакий уверенный в себе сноб, просто умереть можно. Первыми его словами были: «Обычно по воскресеньям я не езжу к больным». Подумать только, за такие‑то деньги! Открывая свой саквояж, он спросил: «Так что с вами приключилось?» — «Я потерял голос, но через час должен петь». — «А, так вы поете?» Придурок! Где он находится, и зачем, он думает, его позвали? Последовала рутинная проверка — он измерил давление (странно, что не сделал кардиограмму), обследовал уши, словно все это имело какое‑то отношение к голосовым связкам! «Так вы, значит, певец?» Вот идиот, он же находится в моей артистической уборной, весь город обклеен афишами, одна из которых, кстати говоря, висит на стене прямо у него перед носом.

— Так вы сегодня вечером поете?

Я только что сообщил ему об этом, но все же старался сохранять спокойствие.

— Через час. Когда со мной такое случается, мой врач колет мне камфору или черт его знает что еще, и я могу быть уверен, что выступление состоится.

— А почему вы его не вызвали?

— Да потому, что мы находимся в пятистах километрах от моего дома!

Поскольку он, явно не слушая меня, рылся в недрах своего саквояжа, то опять процедил сквозь зубы:

— Надо было вызвать своего лечащего врача.

Я был готов его убить. Пришлось повторить:

— Один укол решил бы все проблемы.

— Об этом не может быть и речи, я никогда не делаю уколов, пропишу вам таблетки. Через час будете петь, как тенор.

Вот это как раз было бы лишним.

Затем он забеспокоился по поводу гонорара. Оно и понятно, ведь никого не пускают играть в гольф бесплатно.

— Мой менеджер в соседней комнате, он рассчитается с вами.

Он оставил мне несколько пилюль и рецепт, упаковал все свои пожитки и снова повторил:

— Так вы, значит, поете?

Затем, довольный собой, очистил поле. Через час я вышел на сцену. Голос у меня был хриплый, но я кое‑как выпутался из этой неприятной ситуации. Публика еще помнила меня в самом начале карьеры, когда мой голос звучал, словно из лавки старьевщика, — некоторые даже отсылали назад в магазин только что купленные пластинки, думая, что им продали подержанный товар. Так что они почти не заметили разницы.

Очень своеобразные услуги

Она вошла в комнату, где стояла кровать, на которой я корчился от боли. Довольно миловидная, немного полноватая, блузка подчеркивает тяжелые груди, каждая из которых словно специально создана для того, чтобы к ней тянулась мужская рука, короткая облегающая юбка едва доходит до бедра. Говорила она только на своем родном языке и еще на русском, который при коммунистическом режиме был обязательным. Используя несколько известных мне слов языка Пушкина, а также то немногое, что смог воспроизвести из международного языка мима Марсо, я кое‑как объяснил причину ее присутствия у моего изголовья. У меня была «бетховенская» проблема, так я называл защемление между четвертым и пятым позвонками, от которого довольно часто страдал. Меня немного удивило, что она не принесла с собой складной лежак для массажа. Я разделся, оставив только плавки, хотя она требовала снять и их. Наконец она жестом попросила меня лечь на живот. Устроившись поудобнее, вылила мне на спину какую‑то маслянистую жидкость и начала гладить низ спины, время от времени делая легкие шлепки в районе ягодиц. После пятнадцати минут расслабляющего, но совершенно неэффективного массажа, сделала знак перевернуться. Я чувствовал себя, как рыба на сковородке. Обмазав мою грудь и живот маслом, с приятной улыбкой обхватила меня ногами, чтобы удобнее было справиться с задачей. Ее грудь качалась в двух сантиметрах от моего лица, и взгляду открывался маленький белоснежный треугольник узких трусиков. Ее это, по всей видимости, совершенно не смущало, и она все время что‑то говорила, не заботясь о том, понимаю я что‑то или нет. Закончив работу, если это можно назвать работой, спросила, хочу ли я чего‑нибудь еще. Чего‑нибудь еще? Чего, спрашивается, я еще мог хотеть, если не избавления от боли! Услышав в ответ