Прошлое и будущее - [56]

По приезде возникло первое осложнение: моя советская виза произвела не очень хорошее впечатление. Стали интересоваться, что я делал у коммунистов, являюсь ли членом компартии. Я все честно отрицал, поскольку красноватые симпатии все же не делали из меня члена какой‑либо политической партии. Мой девиз — дружить с мужчинами и женщинами любых политических взглядов и всегда держаться подальше от представителей власти. Моя партия — это публика, белая, черная или желтая, правая или левая, бедная или богатая, гетеро- или гомосексуальная — какая разница! Наконец мы добрались до города, где мной занялся Херб Розен, поскольку Баркли, благодаря нашему общему другу Куинси Джонсу, удалось заполучить для меня контракт на запись под маркой «Меркури». В том, что касается связей с общественностью в лице американских радиокомпаний, меня поддерживал и даже иногда опережал необыкновенный musicman* Хэппи Годей, ставший с тех пор одним из моих ближайших друзей.

Второе осложнение, и не из самых простых, заключалось в том, что пресса бастовала вот уже несколько недель, и прогнозы на возобновление работы были самыми пессимистичными. Оставалось только телевидение, на котором из всех ток- шоу наиболее популярной была программа Джека Пара. Джек знал обо мне со слов Женевьевы, которая долгое время держала на Монмартре кабаре, где мы часто собирались после концертов, чтобы выпить по рюмочке с Жаком Брелем, Раймоном Дево, Пьером Рошем и многими другими. Позже Женевьева обосновалась в Нью — Йорке и стала там достаточно известной дамой. Благодаря ей Джек Пар и узнал о моем выступлении в «Карнеги — холле». Поэтому больше недели Джек каждый вечер объявлял в своей программе о концерте некоего Шарля Азнавура, французского певца, выступление которого, по его словам, никак нельзя было пропустить. Он справился со своей задачей настолько успешно, что накануне выступления Сибилла Годей, жена Хэппи, не пропускавшая ни одной премьеры, не сумев купить билеты для себя и своей дочери Мейс, позвонила одному хорошему знакомому, занимавшемуся продажей билетов, и сейчас я передам вам полностью их диалог:

— Мне нужно два места на выступление Шарля Азнавура.

— Шарля… как?

— Шарля Азнавура.

— Одну минуту, сейчас посмотрю.

Человек снова взял трубку и сказал:

— Мест нет.

— Вы что, смеетесь? Его же никто не знает.

— Да, но тем не менее мест нет.

— Да ладно, не смешите меня, найдите два места…

— Сибилла, уверяю вас, мест нет, и все тут! Даже стоячие все проданы! Может быть, мне удастся устроить для вас два места на сцене, за певцом…

Кончилось тем, что она заполучила‑таки два стула, чтобы видеть меня со спины. Таким вот образом в 1963 году я дебютировал на сцене «Карнеги — холла» в Нью — Йорке, причем на сцене сидело человек триста, в основном американцы. В зале было много музыкантов и людей, которым полюбился фильм «Стреляйте в пианиста». Пресса на следующий день была единодушна в своей оценке, и разнообразные приглашения посыпались фадом. Но нам пора было уезжать, и мы короткими перебежками всегда под аплодисменты продвигались в сторону Лос — Анджелеса, который находился в двух шагах от студий грамзаписи легендарного Голливуда. Я выступал в зале, где в то время проходили вручения премий «Оскара». Моим «Оскаром» было то, что в первых рядах на моем выступлении сидела цепочка звезд, перед которыми мы с Аидой в детстве преклонялись. Перед выходом на сцену Джина Лоллобриджида в сопровождении Гленна Форда пришла в актерскую уборную обнять меня. То, что мы разговаривали по — французски, не понравилось ее спутнику, который с раздражением бросил: «А нельзя ли говорить по — английски?». Но к концу моего выступления, которое его, похоже, задобрило, оттаял и даже попытался произнести несколько фраз на французском языке. Впервые пресса была единодушна со зрителями и, к моему огромному удивлению, хорошо отзывалась о моем турне. Одна газета даже дала заголовок: «Шарль Азнавур заводит друзей быстрее, чем де Голль — врагов».

По возвращении в Нью — Йорк в моем гостиничном номере состоялась «встреча в верхах» для того, чтобы наметить политику на следующий приезд. Я выдвинул идею петь в университетских театральных залах, что в то время было очень распространено. Специальный комитет выбирал артиста, которого приглашали на следующий сезон.

— Можно ли снять залы?

— Да, за свой счет — конечно. Но молодежь совершенно не знает, кто ты такой. Им нужна знаменитость.

— Сколько стоят билеты?

— В среднем пять долларов.

— О’кей, у меня есть для вас знаменитость. Мы будем продавать билеты по доллару.

— Но ты же ничего не заработаешь!

— Если я покрою все расходы и все пройдет успешно, то не напрасно вложу деньги.

И на следующий сезон я отправился той же дорогой с несколькими дополнительными остановками — в Далласе, Новом Орлеане и, что важнее всего, в десятке университетов. Сколько воды утекло с памятного концерта в «Пакре»! Я гордился результатом поездки: не пытаясь экономить, я смог окупить все свои расходы. Со мной ехали рекламный агент Ришар Балдуччи, секретарь Жак Вернон, мой французский импресарио Жан — Луи Марке, режиссер Дани Брюне, отвечавший также за звук и освещение, и пять французских музыкантов, которым удалось получить разрешение на работу от очень влиятельного «Союза американских музыкантов», что в то время было большой редкостью.