Прошлая настоящая жизнь - [31]

На подступах к платформе Лиду поджидало настоящее искушение, но невероятным усилием воли она с ним справилась. Перед станцией торговали цыганки – блестящими шариками из разноцветной фольги на резинке, карамельными петушками на палочке и много еще какой ерундой. Ребята накупили этих петушков, но Лиде мама никогда не разрешала их есть, говорила, мало ли что туда намешали, да и ты не знаешь, кто и какими руками это делал! В прошлой жизни Лида обижалась на маму, а вот сейчас поняла, что совершенно с ней согласна. Так что вместо петушка Лида развернула конфетку «Взлетные», дефицит, не часто найдешь их на полках магазинов, но тетя Лера достала по случаю и угостила крестницу.

В электричке Лида села на жесткое деревянное сиденье, собранное из отдельных узких реек – да, таких вагонов она не видела уже много лет. «Хорошо, что ехать не долго, попа отвалиться не успеет». Только расселись, соседи по вагону стали свидетелями небольшой сценки «Ах, какая неожиданная встреча!» – автор и исполнитель Виктор Павловский. В итоге он присоединился к компании, кто бы сомневался, в дороге вел светский разговор с Марком Маратовичем, сыграл в дурачка с мальчишками на чьем-то этюднике и, когда они сошли в Щербинке, был уже свой в доску парень.

– Классный костюм! Где взяла?

Лида снисходительно ухмыльнулась:

– Где взяла – там уже нет. И никогда не было. Существует в единственном экземпляре.

– Ты не шутишь? Это самострок? Сама, что ли?

– Конечно, я же не знала, что у Ирки клад чеков. Тогда бы не шила, а купила себе фирменный. Как ты думаешь, почем бы она мне продала чеки?

– Вообще не продала бы. Побоялась конкуренции. Она должна быть самая стильная и самая модная. А ты ей дорогу перебегаешь. Это даже хорошо, что она твой костюм не видела, жалко девочку, дурное настроение было бы ей обеспечено.

– Что же ты не можешь своей девушке самооценку поднять! Запоминай слова: «Ты, душечка, во всех нарядах хороша».

Шли и балагурили. Дошли до дачи минут за двадцать. По прохладе такого дивного весеннего утра можно было и час, и два идти, не устанешь. Бросили сумки на веранде, покинули участок и пошли по тропинке гуськом за преподавателем. Тропинка вывела к заросшему прудику. Юные художники разбрелись, выбирая самые выгодные позиции.

Лида пристроилась с этюдником напротив старых полусгнивших мостков, и ей все казалось, что здесь же, где-то рядом, сидит за этюдником сам Поленов. Марк Маратович уже не единожды водил своих студентов в Третьяковку, где в зале живописи второй половины XIX века Лида подолгу стояла у картины Поленова «Заросший пруд». И хотя Марк Маратович привел их к обычному пожарному пруду дачного кооператива, который давно не приводил в порядок ответственный за противопожарную безопасность, место это оказалось живописным и романтичным. Лида работала не отрываясь от этюдника, и еще бы работала, но их позвали обедать.

После обеда кто-то уехал, кто-то вернулся за этюдник, а Лиду и увязавшегося за ней Витьку Марк Маратович пригласил навестить соседа, того самого изобретателя-фантаста.

На соседний участок они прошли напрямую через неприметную калитку в конце забора. Шли мимо отцветающих яблонь по ковру из бело-розовых лепестков, мимо гудящих кустов смородины, на которых хлопотали трудяги-шмели. Наконец тропинка вывела их к двухэтажному дому в подмосковном стародачном стиле.

– Он наверняка здесь.

Марк Маратович постучал в дверь и крикнул:

– Василий Иванович!

Лида с Витькой переглянулись. Вдруг этот Василий окажется отцом человеку, кого через сорок три года неизвестный будет фамильярно называть Василичем.

Дверь открылась. Друзья подались вперед, но на пороге никого не было. Марк Маратович зачем-то наклонился и заговорил:

– Ах ты, разбойник! Вышел встречать? Рад? Вижу-вижу, что рад. Я тоже скучал.

Тут только они заметили, что из дверей вышел черный кот. На кота Бегемота он не тянул, хотя тоже был вполне упитан. Но самыми выдающимися, в прямом и переносном смысле, у этого кота были щеки. Это были щеки не кота, но хомяка, огромного такого хомячищи, причем не пустые, а плотно набитые запасами. Кот урчал и терся о ноги художника, а тот гладил кота и чесал его за ушками и за щечками.

– Как вы уже поняли, это не Василий Иванович, а пока только Хомяк. Или, по-домашнему, Хома. Хома, где твой хозяин?

Кот, словно поняв, о ком его спрашивают, обернулся вглубь дома. И тотчас оттуда послышался голос:

– Марк, ты что стоишь на пороге? Тебя Хома дальше не пускает?

Лида с Витькой снова подались вперед. Но никто не вышел, а голос продолжал:

– Если ты просто проходил мимо, то проходи, я не обижусь, мне некогда.

– Нет, Вась, найди для меня минут десять.

Напряженное молчание. И потом, словно нехотя, Василий Иванович согласился:

– Пять! Только подожди секундочку, осталось всего два деления.

Марк Маратович подмигнул ребятам:

– Ну что я вам говорил, все изобретает и исследует. Увлеченный человек!

Наконец послышались шаги, но в третий раз подаваться вперед Лида с Витькой уже не стали – глупо, а вдруг это снова не он… И ошиблись. Совершенно неожиданно в проеме двери возник человек, взглянув на которого Лида поняла – это его портрет лежал у нее в голубой самолично связанной сумке. Портрет в молодости. Да и сейчас он был не стар, наверное, нет и пятидесяти; подумаешь, плешь проглядывает, брюшко, а так вообще приятный дядька. Только выражение лица у оригинала сильно отличалось от портрета – досадливое и раздраженное, сразу было понятно, что его отвлекли от чего-то суперинтересного.