Прошедшие лабиринт - [33]

Ночь Меренков провел в беспокойных метаниях, то проваливаясь в сон, то внезапно просыпаясь. В голову лезла всякая чертовщина. Ему снился его визави Анантападманабх Сридхарачарья в белой чалме и синем, расшитом звездами халате. Индус производил какие-то таинственные и непонятные манипуляции над огромным стеклянным шаром, в котором сидела белая крыса (точь-в-точь похожая на Тито). На голове у крысы были закреплены датчики причудливых форм и непонятного назначения. Временами Сергею казалось, что по гладкой поверхности шара, словно в телевизоре, проплывали цветные изображения. Срезы гипертрофированного головного мозга крысы сменялись структурными формулами незнакомых органических соединений. Меренков проснулся несвежим, наскоро принял душ, пожарил яичницу и даже толком не доев ее, помчался на работу с твердым намерением повторить синтез брейнорина сегодня же.

Но поработать ему не удалось и в этот день. Как только он появился в институте, его потребовал на ковер сам заведующий кафедрой, профессор Терещенков, и устроил форменный разнос. Зав был вне себя, он говорил о необходимости соблюдать производственную дисциплину и бережно относиться к выделяемым для работы реактивам. В конце концов он потребовал тетрадь учета и расхода спирта. Ту самую, листы в которой должны быть пронумерованы и прошиты суровой ниткой, а каждый миллилитр использованного спирта должен быть взят на учет. Как выяснилось, Сергей перерасходовал свою норму аж на три месяца вперед. Пользуясь расположением старшей лаборантки, симпатичной и улыбчивой Анны Юрьевны, он брал спирт крайне часто и расходовал его почти неограниченно: спирт был нужен для перегонки промежуточных продуктов синтеза брейнорина. И вот грянул скандал. Мало того, что он так сильно израсходовал норму, так еще этой проклятой тетради не оказалось на месте. Сергей потратил почти целый день на ее поиски, пока не обнаружил пылящейся за батареей отопления. Последняя запись была датирована сроком месячной давности. Зав рвал и метал, грозил увольнением, обещал послать на всю оставшуюся жизнь если и не на Соловки, то уж точно на подшефную овощную базу. Остаток дня Сергей провел, старательно вписывая в соответствующие графы заветные миллилитры израсходованного спирта: когда, на что были потрачены, сколько…

7

В 6 часов позвонила Настя и вывалила сразу две замечательных новости. Во-первых, Высоцкий никуда не уезжал. Как только что стало известно в их больнице, позавчера в Первую Градскую «Скорая» привезла пациента с острым гнойным аппендицитом, забрав его прямо из вестибюля Таганки перед «Гамлетом», а все знают, что в «Гамлете» играет только Высоцкий и без всяких дублеров. Во-вторых, Александра Владимировна принесла ей адрес Вяльцевых, и если Сергею еще интересно, то…

Тетрадь, призванная хранить в себе действия сотрудников, уполномоченных работать с этиловым спиртом, полетела в ящик стола («почти закончено, завтра с утра отдам Анне Юрьевне»), Сергей уже мчался к выходу. Студентки Лазутина и Клочок остались с носом — их коварные планы получить легкий зачет по органике у уставшего за день преподавателя непредвиденно сорвались.

По дороге (а идти было совсем недалеко — бульварчиком до проспекта, три квартала по проспекту, еще два квартала вглубь и вот он — вяльцевский двор) Сергей выкладывал Насте все: про пропавшую неведомо куда колбу с брейнорином (а уже целая неделя прошла), что, вполне может быть, это Генка стянул, и если он брейнорин вдруг съел, то это полное ЧП — получается испытание на человеке неизвестного биологически активного химического вещества: что один кристаллик делает с крысой, Настя сама видела, а Генка — это не крыса, это живой настоящий мальчик, и если с ним случится что-нибудь ужасное, то Сергей себе никогда не простит, не говоря уже, что дело подсудное, а еще у Генки мог сохраниться остаток брейнорина, и это страшно важно, потому что повторить результат своих самых первых синтезов у Сергея больше не получается из-за того, что перепутались химикаты, и если подтвердится, что у Генки все от брейнорина, то как было бы нужно обследовать его, например, сделать электроэнцефалограмму, но так, чтобы он сам не догадался о важности происшедшего, потому что огласка такого щепетильного вопроса повредила бы работе… и тут они, наконец, пришли, и Настя уже тянула руку к кнопке звонка, болтавшегося на одном шурупе рядышком с обшарпанной исцарапанной дверью, у которой вместо ручки был прибит загнутый гвоздь.

Дверь открыла смутно знакомая Сергею женщина, но сама она Сергея явно не узнавала.

— Здравствуйте, — вежливо вступил Меренков. — Это квартира Вяльцевых? А с Геннадием можно поговорить?

— С Генкой-то? Опять набедокурил? Вы кто будете, из милиции или от школы?

— Успокойтесь, пожалуйста, Антонида… э-э-э, извините, не помню вашего отчества. Мы не из школы и не из милиции. Мы… э-э-э… из института. Да, из института. Нам с вашим сыном очень надо поговорить.

— Это еще зачем? Я мать, со мной и говорите. Нечего мальца попусту тягать.

На шум высунулась пожилая женщина с теплой шалью на плечах:

— Тонька, что там?