Прощеное воскресение - [53]

«Или часы надо потише настроить, или окна новой замазкой пройти», — машинально подумала Мария Александровна, и тут же раздались три легоньких сухих стука в дверь.

Мсье Мишель был пунктуален.

Поздоровавшись с гостем, тетя Нюся не мешкая разлила чай по тонким фарфоровым чашкам. Нарезала три куска яблочного пирога и разложила их по трем тарелочкам.

— Угощайтесь, мсье Мишель, — как могла, радушно предложила Мария.

— Спасибо. Я очень люблю яблочный пирог, — сказал мсье Мишель, обращаясь к тете Нюсе.

— Мы тоже любим, — отвечала ему та по-французски.

— Как идут наши дела, мсье? — спросила Мария, чтобы как-то заполнить возникшую паузу.

— Дела идут неплохо, — с готовностью, но без подобострастия отвечал мсье Мишель. — Вы не ошиблись, перебросив те биржевые деньги в строительство жилья для небогатых людей. Спрос растет каждую неделю.

— Но я помню, мсье Мишель, что это вы меня надоумили. Очень хорошо помню и тот день и тот час.

— Разве дело во мне? — смутился гость. — После войны всегда большой спрос на жилье. Так было и после Первой мировой, точно так же. Какой у вас вкусный чай! — с восторженной улыбкой взглянул он на тетю Нюсю.

— На здоровье, — отвечала та по-французски. Тете Нюсе были совсем не интересны разговоры Марии и ее секретаря, который никогда прежде не поднимался к ним в дом.

— Еще по чашечке? — спросила Мария гостя.

— С удовольствием! Никогда не пил такого вкусного чая.

— Вот дело сладится, будете пить каждый день, — сухо сказала Мария, не глядя ни на гостя, ни на тетю Нюсю, наливавшую всем по второй чашке.

— Я отлучусь, — не допив свой чай, поднялась Мария, — а вы поговорите без меня. — И, глядя в пол, вышла из гостиной.

Когда через четверть часа Мария вернулась в гостиную, тетя Нюся сидела за столом одна и как ни в чем не бывало пила свой чай из тонкой фарфоровой чашки, такой тонкой, что чай был виден в ней на просвет.

— А где Мишель?

— Где? Где? Казала бы я тебе, где, — усмехнулась тетя Нюся. — Тама! Что же это ты, бессовестная, меня бросила?!

— Дело такое. Третий лишний.

— Дурненька ты, Маруся, на всю голову. Шо ж это ты могла про меня такое в уме держать, а?! — Все это тетя Нюся проговорила с такой светлой улыбкой на лице, такой искренней, что Мария и думать не думала, а бросилась вдруг к ней в объятья, и обе заплакали облегчающими душу слезами чистой радости.

Утром следующего дня в кабинет Марии Александровны постучался мсье Мишель. Вошел, поклонился и, не принимая предложения хозяйки кабинета сесть, сказал:

— Мадам Мари, мне понадобится две недели, чтобы подготовить дела к передаче другому секретарю. И еще неделю на передачу самих дел.

— Но, мсье Мишель, зачем же так? — неуверенно начала Мария Александровна.

— Нет, мадам. Дело решенное. А любить мадам Нюси я смогу и издали, — сказал он с полуулыбкой человека, понимающего, что обидели его не нарочно, что просто «так карта легла».

— Хорошо, мсье. Я дам вам любые рекомендательные письма и всегда буду к вашим услугам. Вы замечательный сотрудник и хороший человек.

— Спасибо. Разрешите идти?

— Не забудьте передать привет коту Паскалю. Кстати, он серый или черный?

— Серый, мадам. Такой же серый и самонадеянный, как я, — печально улыбнулся мсье Мишель. — Не держите на меня зла.

— Бог с вами!

На этой доброй ноте они и расстались.

«Настоящий мужчина, — подумала Мария Александровна, оставшись в кабинете одна, — гордый и держится молодцом. Кто знает, может, Нюсе было бы с ним хорошо…»

XXII

Под утро ей приснилась большая собака, белая с черными пятнами и лучистыми карими глазами, кажется сенбернар, она не разбиралась в собачьих породах, но почему-то решила во сне, что именно сенбернар. Собака встала на задние лапы, а могучие передние положила на плечи Марии.

— Да что же ты навалился на меня, шалун? — смеясь во сне, вскрикнула Мария и пробудилась от собственного голоса. А пробудившись, сразу же осмотрела свои плечи — не остались ли там синяки от огромных собачьих лап? Оказывается, остались, на левом плече явный, а на правом едва различимый, да еще и сладко побаливало в тех местах.

Никакого сенбернара, конечно, и в помине не было. Сквозь дорогие брюссельские занавеси на высоком чистом окне падали кружевные тени и узорный солнечный свет: на кровать, на пол, на Фунтика, приводящего себя в порядок у порога спальни.

— Фуня, что же ты чужих собак в дом пускаешь? — нарочито строго спросила пса Мария.

Фунтик посмотрел на нее внимательно, моргнул сразу обоими глазами, дескать, «шутку понял», и продолжил свой утренний туалет.

— Куда это ты нализываешься? — ласково спросила его Мария. — Ты считаешь, мы куда-то пойдем и надо выглядеть прилично?

Фунтик понятливо помахал хвостом с белой кисточкой на конце.

Не один мсье Мишель беседовал со своим котом Паскалем, и у Марии каждое утро начиналось разговором с Фунтиком.

Стоя под теплым душем, Мария думала о своем секретаре: «Может, зря отказали человеку? Хотя это не мое, а Нюсино дело и ее добрая воля. Но он тоже зашел уж совсем по старинке: с бухты-барахты — и сразу свататься. Поговорил бы заранее с Нюсей, поухаживал. Много понимают о себе мужчины, каждый мнит себя подарком, отсюда и у мсье Мишеля этот кавалерийский наскок. А женщина должна привыкнуть, обдумать, взвесить все „за“ и „против“. Тем более немолодая женщина должна смотреть далеко. Замуж — не напасть, замужем бы не пропасть… Найдет себе жену мсье Мишель, мужчин война повыбивала как следует, а одиноких женщин пруд пруди. Я прямо обалдела, когда показалось, что это он мне делает предложение…»