Прощайте, воспоминания: сборник - [34]

В зале никого не было. Хенсон присел к столу и постучал палкой в пол. Пожилой мужчина, небритый, сморщенный, с серыми глазами и седеющими рыжеватыми волосами, появился из двери за стойкой и вопросительно взглянул на Хенсона.

— Доброе утро, хозяин.

— Доброе утречко, сэр.

— Пинту горького пива, будьте добры.

Хозяин нацедил из бочонка большую стеклянную кружку пива и поставил ее на стойку.

— А поесть найдется что-нибудь?

— Да, сэр.

(Для тех, кто не бывал в маленьких деревенских трактирах, нужно пояснить, что по закону хозяева обязаны подавать к выпивке и еду, но почему-то делают они это, как правило, крайне неохотно. Хенсон по опыту знал, что будет дальше.)

— Так что же у вас найдется?

— Да что угодно, сэр, — последовал жизнерадостный ответ.

— Можно что-нибудь горячее — ростбиф, бифштекс или отбивную?

— О нет, сэр, — в голосе хозяина послышался упрек. — Горячего у нас, сэр, нету вовсе.

— Ну, ладно, а как тогда насчет холодного мяса и маринованных огурчиков?

— К сожалению, сэр, мяса у нас нет нисколечко, — хозяин говорил теперь почти оскорбленно.

— Не найдется ли у вас тогда немного хлеба и сыра к огурцам?

— Спрошу, что там есть у хозяюшки, сэр, но что-то я сомневаюсь насчет огурчиков.

И хозяин удалился, как человек, приведенный в грустное недоумение неумеренными требованиями, которые он не может отвергнуть с подобающим достоинством.

Хенсон стал развлекаться, бросая дротики в мишень и время от времени глазея в окно.

Хозяин долго не приходил. Наконец он вернулся, неся большой ломоть белого хлеба, кусочек почти бесцветного канадского сыра, совсем высохшего и потрескавшегося на срезе, немного датского масла и штук шесть маринованных луковиц (по всей видимости, местного происхождения), плававших на дне огромной стеклянной банки с уксусом. Все это, вместе с тарелкой и ножом, он разложил на столе рядом с пивом, изо всех сил разыгрывая при этом старомодную сердечность и гостеприимство.

— Вот, пожалуйста, сэр!

— Спасибо. Не выпьете ли со мной?

— Ну что ж, сэр, большое спасибо, сэр, оно, пожалуй, от глотка виски не откажусь, сэр.

— Прошу вас.

— За ваше здоровье, сэр.

— Спасибо.

Хенсон принялся за свой невкусный завтрак, не без грусти вспоминая суп, омлет, телятину, сыр и вино, которые, как по волшебству, появились бы на столе в самой захудалой французской харчевне. Просто удивительно, какой оборот иногда принимают исторические события.

— Много сегодня прошли, сэр?

— Нет, всего только от Чэдлтона.

— Ого, да это миль одиннадцать, а то и поболе. Пешком путешествуете, сэр?

— Да, надо еще сегодня засветло добраться до Прескота.

Хозяин покачал головой и почесал в затылке.

— Оно, конечно, для джентльменов, которые это любят, может, дело хорошее, но по мне завсегда лучше доехать, Я так думаю, когда бы дела тут шли малость поживее, у нас бы автобус ходил.

— А что, дела плохо идут, да?

— Из рук вон плохо, сэр, а с моим хозяйством так просто хоть в петлю, можно сказать. Совсем у людей денежки перевелись. Кабы мы с хозяюшкой не отложили малость про черный день, так уж и не знаю, как бы сейчас продержались. С самой войны вот так мыкаемся, сэр, вот поверите ли, бывает, за много дней больше полдюжины пинт не продашь, и все одно простое пиво. Даже горькое Держать почти что не расчет.

— А в чем же дело, по-вашему?

— Да где уж, сэр, мне об этом судить, не знаю.

А только жизнь вроде как бы в наших местах остановилась, ровно вымерли все. И людей вокруг не видать и фермы дохода не приносят (так все фермеры у нас говорят), заработки упали, а помещичий дом стоит заколоченный.

— Это вон тот серый каменный дом, что слева за лугами виден?

— Он самый и есть, сэр.

— Красивый дом, старинный. А почему же он заколочен?

Хозяин нацедил себе полпинты горького пива и поудобней облокотился о стойку — он явно любил посудачить.

— Да дело-то вот в чем. Дом этот, значит, старого мистера Темплтона, нашего помещика. Мы-то его привыкли звать молодым мистером Темплтоном, хотя ему теперь уж, значит, за шестьдесят. Это старинный род, сэр, они тут, как говорится, с незапамятных, значит, времен. Так вот, сэр, у мистера Темплтона с его хозяйкой был только один ребенок, сын, как его называли у нас, «самый молодой мистер Темплтон». В четырнадцатом году он был где-то то ли в Оксфорде, то ли в Кембридже, словом, где-то там, где молодых джентльменов держат, и, конечное дело, как война началась, он сразу в армию записался, и много парней из нашей деревни с ним пошло тоже. Ну, небывалое дело, что тут у них в доме творилось, когда он перед фронтом домой приехал, — и танцы и шум до самого утра. А он был в том полку, который, значит, в Египет, что ли, отправлялся, в какое-то там место, ну такое название — язык сломаешь…

— Галлиполи?

— Вот-вот, оно и есть, сэр. Ну, и мистера Темплтона убило, когда они там на берег высаживались, а с ним и молодого Билла Джадда тоже. А для мистера и миссис Темплтон этот сын был, значит, дороже всего на свете, сэр, и когда его убили, то и для них обоих жизнь все равно что кончилась. Мистер Темплтон, сэр, бродил по деревне, вроде как человек, который грош на земле нашел, а сотню потерял, сами понимаете, сэр, а хозяюшка его так больше из дому и не выходила, а три года назад, стало быть, померла. Ну, хозяин тогда заколотил свой дом и уехал иуда-то за границу жить — толком даже и не знаю куда.