Прощайте, воспоминания: сборник - [26]
Из-за мелкого дисциплинарного проступка, ловко и якобы случайно раскрытого Хэнном, Крейн потерял свои первый шанс на повышение. Хэнн раньше него был допущен к исполнению обязанностей капрала[14] и на целых полгода стал начальником Крейна. Восторжествовав над соперником, он стал донимать его мелкими, но оскорбительными придирками, всегда доступными начальнику, пусть даже самому младшему из унтер-офицеров. С тех пор они возненавидели друг друга на всю жизнь, и Крейн, затаив злобу, с мстительностью человека ограниченного ума и кругозора, ждал минуты, чтобы «вернуть свое».
В августе тысяча девятьсот четырнадцатого года оба они служили в экспедиционных войсках. Хэнн был уже в чине капрала, а Крейн только исполнял обязанности капрала в той же роте. Во время суматошного и беспорядочного отступления от Монса Хэнн был ранен и эвакуирован в тыловой госпиталь. Крейн, с упорством наемного солдата подстерегавший случай, чтобы выдвинуться, был крайне осторожен и осмотрителен, когда поблизости не было начальства, но зато нарочито громко подбадривал своих людей и делал вид, будто не щадит себя, сражаясь, как лев, если рядом оказывался офицер. Однажды свидетелями такой сцены стали его полковник и генерал. Полковник, желая подчеркнуть, как доблестно сражаются его люди, указал генералу на Крейна. Тот краешком глаза следил за начальством.
— А ну, ребята, навались! Дадим им жару! Беглый огонь! Представьте себе, что вы в Бисли.[15] Пусть знают, что такое британская армия!
И они открыли беглый огонь по несуществующей цели. Велика власть очковтирательства.
— Парня, пожалуй, следует повысить в чине, — сказал генерал. — Нам такие люди нужны. Понимаете ли, Маккензи, главнокомандующий обеспокоен положением дел. Французы здорово нас подводят. Они всего на пять миль ближе к противнику, чем мы, и продолжают отступать.
Офицеры ушли. Крейн украдкой осмотрелся.
— Кончай, ребята. Начальство смоталось.
Когда капрал Хэнн в апреле тысяча девятьсот пятнадцатого года вернулся в свой батальон, он обнаружил, что больше половины состава — новобранцы Китченера.[16] Как ни велико было его профессиональное отвращение, оно не могло сравниться с отвращением, изумлением и яростью которые овладели им, когда он узнал, что его понизили до ранее занимаемой должности и зачислили во взвод под командованием младшего лейтенанта Крейна. Младшего лейтенанта! Хэнн чувствовал себя так, словно ему нанесли страшный удар под ложечку: «Ах, черт побери! — выругался он про себя. — Черт побери этого выскочку! Обошел меня, мерзавец». С обычной наглостью, которая так присуща тем, кто занимается неестественным для человека ремеслом наемного убийцы, он притворился, будто ничего не произошло. Когда их часть расположилась на отдых в разрушенной деревне, Хэнн, встретив Крейна на тихой улочке, козырнул по всей форме, а потом протянул руку:
— Здорово, Крейн! Поздравляю, старина. Совсем джентльменом стал, а? Надеюсь, не погнушаешься старым приятелем?
Подбоченившись, Крейн в бешенстве выпятил свою мощную челюсть и бросил на Хэнна взгляд, полный глубокой и непримиримой ненависти. Сначала он не мог вымолвить ни слова и с трудом сдержался, чтобы не ударить подчиненного. Лицо его побагровело.
— Слушай, исполняющий обязанности капрала Хэнн, ты достаточно долго прослужил в армии, чтобы знать, как положено обращаться к офицеру. По приказу Его Величества я выполняю свой долг, и ты должен меня уважать и слушаться как старшего по чину. Понял? То, что мы служили вместе и ты сыграл со мной свою грязную шутку, совсем не значит, что ты можешь лезть ко мне с дурацкой трепотней. Понял? Если ты еще хоть раз попробуешь подложить мне свинью, я тебе не дам спуску, так и знай. Ясно? Ты слишком долго болтался без дела там, на родине.
— Но, Крейн, я же…
— Руки по швам, когда говоришь с офицером!
Показались два сержанта — свидетели. Хэнн вытянулся.
— И брось пререкаться, не то худо будет. Понял?
— Так точно, сэр.
— Смотри же, чтоб этого у меня больше не было. Сержант Джеймс! Подойдите сюда!
— Слушаю вас, сэр.
— Этот человек из моего взвода, не так ли?
— Так точно, сэр.
— Присматривайте за ним. У него опасные мысли. Не по чину. Его надо хорошенько подтянуть. Не давайте ему валять дурака. Я его знаю, с ним надо быть начеку.
— Будет исполнено, сэр.
Сержант козырнул, и Крейн, уходя, подарил его снисходительным взглядом.
С этого мгновения война между Крейном и Хэнном была объявлена, и она занимала их гораздо больше, чем та большая война, в которой оба они участвовали. Хэнн пытался перейти в другую часть, где его оценили бы по заслугам и повысили в должности. Целью его жизни было снова стать выше Крейна. Он знал устав не хуже любого старого служаки, но Крейн не уступал ему в этом. К тому же у Крейна было огромное преимущество — его офицерский чин. Хэнн подал рапорт о переводе в другой батальон; Крейн отказал ему на том основании, что это лишь уловка с целью отсидеться несколько дней в тылу. Хэнн выразил желание перевестись в кавалерию; Крейн в ответ на это доложил командиру роты, что в его взводе слишком мало кадровых унтер-офицеров, чтобы можно было отпустить хоть одного. Через несколько недель в роте составлялись списки унтер-офицеров, претендующих на повышение. Хэнн сразу же поставил свое имя. Командир роты мимоходом сказал Крепну, что намерен представить Хэнна полковнику для производства в офицеры. Крейн побагровел от досады.
Ричард Олдингтон – крупный английский писатель (1892-1962). В своем первом и лучшем романе «Смерть героя» (1929) Олдингтон подвергает резкой критике английское общество начала века, осуждает безумие и преступность войны.
В романе английского писателя повествуется о судьбе Энтони Кларендона, представителя «потерянного поколения». Произведение претендует на эпический размах, рамки его действия — 1900 — 1927 годы. Годы, страны, люди мелькают на пути «сентиментального паломничества» героя. Жизнеописание героя поделено на два периода: до и после войны. Между ними пролегает пропасть: Тони из Вайн-Хауза и Энтони, травмированный фронтом — люди разного душевного состояния, но не две разомкнутые половины…
Значительное место в творчестве известного английского писателя Ричарда Олдингтона занимают биографии знаменитых людей.В небольшой по объему книге, посвященной Стивенсону, Олдингтон как бы создает две биографии автора «Острова сокровищ» — биографию жизни и биографию творчества, убеждая читателя в том, что одно неотделимо от другого.
Леонард Краули быстро шел по Пикадилли, направляясь в свой клуб, и настроение у него было превосходное; он даже спрашивал себя, откуда это берутся люди, недовольные жизнью. Такой оптимизм объяснялся не только тем, что новый костюм сидел на нем безупречно, а июньское утро было мягким и теплым, но и тем, что жизнь вообще была к Краули в высшей степени благосклонна…
Роман Олдингтона «Дочь полковника» некогда считался одним из образцов скандальности, – но теперь, когда тема женской чувственности давным-давно уже утратила запретный флер, читатели и критики восхищаются искренностью этого произведения, реализмом и глубиной психологической достоверности.Мужчины погибли на войне, – так как же теперь быть молодым женщинам? Они не желают оставаться одинокими. Они хотят самых обычных вещей – детей, семью, постельных супружеских радостей. Но… общество, до сих пор живущее по викторианским законам, считает их бунтарками и едва ли не распутницами, клеймит и проклинает…
Лейтенанту Хендерсону было немного не по себе. Конечно, с одной стороны, неплохо остаться с основными силами, когда батальон уходит на передовую. Довольно приятная перемена после четырех месяцев перебросок: передовая, второй эшелон, резерв, отдых. Однако, если человека не посылают на передний край, похоже, что им недовольны. Не думает ли полковник, что он становится трусом? А, наплевать!..
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.