Прощайте, воспоминания: сборник - [20]
Когда Дэвисон спустился в окоп, сержант сменял часовых. Услышав, как кто-то монотонно бубнит привычные слова устава, Дэвисон в недоумении спросил себя; «Какая им от этого польза? Как они терпеливы, боже мой, как терпеливы!..»
Высоко в сияющем июньском небе заливался жаворонок, выводя затейливую трель…
Трах-трах-трах-та!
Черный дым рассеялся, оставив едкий запах взрывчатки. Дэвисон снова услыхал чистую трель жаворонка и не знал, проклинать ли ему эту глупую птицу, или восхищаться ею.
Денщик крикнул:
— Берегитесь, сэр! Мина!
Дз-з-з-з-з! Оглушительный треск, к небу взметнулась черная туча осколков, а затем они со свистом полетели на землю.
— Еще одна, сэр!
Они видели, как мина, неуклюже вращаясь, взлетела до высшей точки своей траектории, а потом, словно поколебавшись мгновение, так же неуклюже полетела прямо на них. Оба пустились бежать. Люди всегда бегают от мин, даже когда можно спокойно оставаться на месте.
Дз-з-з-з-з!
— Боже правый, мина совсем близко! — Следует нецензурное ругательство. — А вон еще одна!
Дз-з-з-з-з!
От контузии у Дэвисона зазвенело в голове. Он закрыл лицо руками — в эту минуту ему хотелось умереть.
Дз-з-з-з-з!
Боши выпустили двадцать пять мин: пять серий ровно по пяти штук. Дэвисон проклинал себя, что замешкался в окопе. Если бы он сейчас был в блиндаже, то мог бы и не выходить наружу; но здесь, в окопе, нельзя так просто убежать и бросить солдат.
Минометы смолкли, и Дэвисон тут же кинулся к блиндажу. Но вот над головой раздался свист пуль, словно кто-то рассекал воздух проволочным хлыстом. Дэвисон присел. О боже! Теперь немцы поливали их с фланга из пулемета. Что за война, что за работа! И все это будет продолжаться почти трое суток!..
Дэвисона сменили немного раньше, чем он ожидал, но, конечно, далеко не так скоро, как ему хотелось. Он должен был смениться в пятницу ровно в полночь. Жара, стоявшая последние три дня, высушила окопы, но беспрерывный изматывающий огонь противника день и ночь держал Дэвисона на ногах.
Трое солдат были ранены и один убит. Двое заявили, что больны, но врач не разрешил отпустить их в тыл — температура у них оказалась невысокая. Однако он предупредил Дэвисона, что нужно присматривать за ними. Вспыхнувшая каким-то таинственным образом эпидемия гриппа косила немцев, а сейчас она началась и в английских дивизиях. Если эти два солдата действительно заболеют, то пусть лежат в блиндаже до тех пор, пока врач снова их не осмотрит.
В пятницу около трех часов пополудни, когда Дэвисон писал в блиндаже донесение, он услыхал привычный шум и стук: кто-то вслепую после яркого солнечного света спускался к нему, нащупывая ногами незнакомые ступеньки. Сначала показались офицерские сапоги, а затем появился и сам офицер.
— Здорово, Фрейзер! Что ты здесь делаешь?
— Пришел сменить тебя, — отвечал Фрейзер, снимая каску и вытирая пот с лица. — Боже мой, как душно в этой «Венсанской аллее».
— Сменить меня! А солдаты?
— Их сменят, когда положено, а вот тебя полковник велел сменить немедленно, ты должен срочно явиться в штаб батальона — он сейчас в блиндаже на Бау Лэйн.
Дэвисон, казалось, перепугался, его желтое худое лицо с глубокими черными кругами под глазами побледнело.
— В штаб батальона! Что за черт! Разве я допустил здесь какую-нибудь оплошность?
Фрейзер отпил из кружки хлорированной воды и с облегчением вздохнул:
— Ох! Ну вот, теперь лучше. Адская жара.
— Да, но зачем я должен туда явиться?
— Бог их знает. Ты бы лучше поторопился и сдал мне пост. Начальник штаба ждет тебя.
Пот струился по лицу Дэвисона, когда он пробирался по бесконечным извилинам «Венсанской аллеи», где стоял тяжелый и тошнотворный запах от наспех зарытых трупов и наполовину вытекших газовых снарядов. Денщик, более отягощенный ношей, чем Дэвисон, должен был бежать рысью, чтобы не отставать. Черт возьми, что он такого сделал, что его на восемь часов раньше сняли с передовой? Это ведь оскорбление. «Ну что ж, — подумал он, — ведь это армия. Тебя послали на смерть, туда, где днем и ночью поливают огнем, ты, не щадя себя, выполняешь приказ, а теперь вот изволь шагать, чтобы получить нагоняй за то, что забыл, сколько пар носков у тебя в подразделении…»
В штабе батальона начальник штаба играл в бридж с врачом, начальником связи и помощником командира.
Дэвисон козырнул.
— Здравствуйте, Дэвисон! Жарко? Хотите чаю?
— Очень вам благодарен, сэр, Фрейзер сказал, что…
— Не беспокойтесь. — Начальник штаба порылся в бумагах. — Есть приказ по корпусу, что в каждом батальоне на всякий случай должен быть второй младший офицер, знающий связь.
При этих словах начальник связи поморщился.
— Полковник приказал послать вас на учебу. Вы не были в отпуске с рождества, верно?
— Не был, сэр.
— Вот вам предписание. Возьмите с собой денщика и явитесь к Джонсону — вы его знаете, он там, у коновязи. Он устроит вас на ночлег, а утром отправит по назначению. Вы должны явиться в Корпусную школу связи завтра к вечеру.
— Слушаюсь, сэр.
— Ну, вот так. Счастливо.
— Счастливо, сэр.
— А когда вернетесь, чтобы мне с вами не возиться, У меня и так работы по горло! — крикнул врач ему вслед. Дэвисон обернулся и в бледном свете свечи увидел их веселые лица, раскиданные на газете карты, недопитые кружки с чаем.
Ричард Олдингтон – крупный английский писатель (1892-1962). В своем первом и лучшем романе «Смерть героя» (1929) Олдингтон подвергает резкой критике английское общество начала века, осуждает безумие и преступность войны.
В романе английского писателя повествуется о судьбе Энтони Кларендона, представителя «потерянного поколения». Произведение претендует на эпический размах, рамки его действия — 1900 — 1927 годы. Годы, страны, люди мелькают на пути «сентиментального паломничества» героя. Жизнеописание героя поделено на два периода: до и после войны. Между ними пролегает пропасть: Тони из Вайн-Хауза и Энтони, травмированный фронтом — люди разного душевного состояния, но не две разомкнутые половины…
Значительное место в творчестве известного английского писателя Ричарда Олдингтона занимают биографии знаменитых людей.В небольшой по объему книге, посвященной Стивенсону, Олдингтон как бы создает две биографии автора «Острова сокровищ» — биографию жизни и биографию творчества, убеждая читателя в том, что одно неотделимо от другого.
Леонард Краули быстро шел по Пикадилли, направляясь в свой клуб, и настроение у него было превосходное; он даже спрашивал себя, откуда это берутся люди, недовольные жизнью. Такой оптимизм объяснялся не только тем, что новый костюм сидел на нем безупречно, а июньское утро было мягким и теплым, но и тем, что жизнь вообще была к Краули в высшей степени благосклонна…
Роман Олдингтона «Дочь полковника» некогда считался одним из образцов скандальности, – но теперь, когда тема женской чувственности давным-давно уже утратила запретный флер, читатели и критики восхищаются искренностью этого произведения, реализмом и глубиной психологической достоверности.Мужчины погибли на войне, – так как же теперь быть молодым женщинам? Они не желают оставаться одинокими. Они хотят самых обычных вещей – детей, семью, постельных супружеских радостей. Но… общество, до сих пор живущее по викторианским законам, считает их бунтарками и едва ли не распутницами, клеймит и проклинает…
Лейтенанту Хендерсону было немного не по себе. Конечно, с одной стороны, неплохо остаться с основными силами, когда батальон уходит на передовую. Довольно приятная перемена после четырех месяцев перебросок: передовая, второй эшелон, резерв, отдых. Однако, если человека не посылают на передний край, похоже, что им недовольны. Не думает ли полковник, что он становится трусом? А, наплевать!..
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.