Прощайте, воспоминания: сборник - [108]

— Послушайте! — воскликнул шокированный начальник. — Бросьте эти штучки! Вы здесь на работе, молодой человек. Вас зовут к пятому столику, а на седьмом нет хлеба. Пошевеливайтесь!

К счастью для Эдди, он не обладал богатым воображением. Далекие и неведомые опасности не волновали его, хотя любая непосредственная опасность привела бы его в ужас. Перспектива гоняться за львами по Центральной Африке, чтобы насыпать им соли на хвост, казалась ему такой нелепой и нереальной, что он согласился на предложение Констанс со спокойствием человека, который соглашается с сумасшедшим. И это его спасло — при малейшем сопротивлении с его стороны Констанс наверняка повезла бы его в полную смертельных опасностей Уганду. Констанс готовилась к экспедиции со свойственной ей энергией и суматошностью. Она устроила два прощальных вечера, или, вернее, пыталась их устроить, пригласив по телефону множество людей, которые либо оказались заняты именно в этот вечер, либо в самую последнюю минуту не смогли приехать. Констанс принялась было объяснять это Эдди, но он бестактно заявил, сознавая свою классовую неполноценность, что, без сомнения, ее чванные друзья просто не пожелали с ним встречаться. Она яростно обрушилась на него, как обычно, когда ей казалось, что кто-то, хотя бы косвенно, противоречит ей или осуждает ее. В следующие два дня она поставила настоящий рекорд, рассорившись по телефону со всеми своими знакомыми. Разговор почти всякий раз кончался высокомерной фразой, сохранившейся от лучших времен: «Надеюсь, я никогда больше не буду иметь удовольствия вас видеть». В ответ Констанс неизменно слышала: «И я также». Скрипя зубами и сжав кулаки, Констанс бросала трубку. Если б она обладала даром телепатии и могла увидеть удовлетворенную улыбку своего собеседника и услышать его недвусмысленные слова: «Ну, слава богу, наконец-то я от нее отделался», она, пожалуй, призадумалась бы о последствиях принципа — всегда поставить на своем.

Было решено, что они на ее автомобиле доберутся до Марселя, потом доплывут на пароходе «до какого-нибудь места», а там снова поедут на автомобиле до тех пор, пока не окажутся в стране, где водятся львы, после чего «снарядят экспедицию»; от одного слова Эдди львы станут кроткими, как ягнята, и счастливая чета уедет в Гамбург. План был простой и восхитительный. То, что Констанс забыла о существовании Сахары (которая имеет всего лишь две тысячи миль в ширину) и о прочих мелких трудностях — о дорогах, бензозаправочных станциях, визах и т. п., пожалуй, набрасывает некоторую тень на ту привилегированную школу, которую она окончила. Констанс привыкла поступать по-своему, и в Европе это ей обычно удавалось, разумеется, за деньги. Живя в европейском Тучекукуевске[109] плутократии, нетрудно уверовать, что за деньги можно всего добиться. Несомненно, Констанс была убеждена, что стоит ей назвать свое имя и раскошелиться, как в Сахаре появятся дороги и из миража на удобном расстоянии друг от друга возникнут бензоколонки. Чтобы встретить трудности во всеоружии, она запаслась аккредитивом на сумму, которая потрясла Эдди, и солидной пачкой десятифунтовых банкнот, при виде которой он зажмурился.

Констанс сама вела автомашину. Она не хотела обременять этим делом Эдди, равно как и возлагать на него ответственность за сохранность денег. Она считала, что артисты не должны знать забот, и поэтому добровольно жертвовала собой. Так, к досаде Эдди, на его попечении не оказалось ни одной десятки. Он уже начал беспокоиться, так как пачка банкнот в его бумажнике таяла на глазах. С первых же дней ему пришлось убедиться, что Констанс, как не в меру заботливая мамаша, старается не давать ему слишком много денег — в таких делах нельзя доверять артистическому темпераменту. Из Лондона они выехали молча. Эдди был не в духе. Он хмуро уткнулся в газету, и разговор не клеился. Констанс гордо сидела за рулем, высокомерно ругая полисменов, которые имели наглость останавливать ее, и автомобили, которые мешали ей; она изругала на чем свет стоит мальчика посыльного, который, переехав на велосипеде трамвайную линию, оказался прямо перед ее автомобилем. Она едва не повредила покрышки и тормоза, чтобы не задавить этого негодяя.

Через полчаса Эдди оторвался от газеты и принялся беззаботно оглядывать восхитительный сельский пейзаж Кента, который открывался с шоссе.

— Что нового в газете? — спросила Констанс.

— Ничего, — отозвался Эдди. — Им так и не удалось сцапать того парня, который укокошил старуху. Сборная Шеффилда выиграла у «Арсенала», а в Америке — финансовая катастрофа.

— Катастрофа? — переспросила Констанс и, прибавив скорость, обогнала на крутом повороте малолитражный автомобиль.

— Да, на Уолл-стрит. Знаешь, всякие там акции и паи.

— Ох уж эти мне скоты! Надеюсь, они потеряют все до единого пенни. Свиньи!

Право, жаль, что Констанс не обладала даром телепатии. Если бы она могла слышать, как неистово верещат зуммеры на Уолл-стрит, как волнуются обнищавшие дельцы, она бы кое-что поняла. Она увидела бы, например, как на охваченной паникой бирже спешно распродаются акции и состояние ее катастрофически тает. Кто бы подумал, глядя, как она сидит за рулем — такая гордая, самоуверенная, высокомерная, что ее могущество ускользает у нее из рук, что с каждой милей она теряет сотню фунтов и на набережную Дувра она въехала на одну десятую беднее, чем когда выезжала из Лондона, причем тучи продолжали сгущаться над ее головой. Констанс никогда не интересовалась денежными делами, она предоставляла это поверенным, банкирам и маклерам, которые за деньги должны были следить, чтобы ее состояние никогда не иссякало. Бешено стучали телеграфные аппараты, на бирже стоял рев, как в переполошившемся зверинце…