Прощайте, мама и папа - [48]

Бо́льшую часть своего замужества миссис Уильям Ф. Бакли-младшая пыталась сделать из папы не то, чтобы положительного человека, в широком смысле этого слова, но хотя бы презентабельного. Мой старик не был «вешалкой для одежды». Красивым он был, это да, подтянутым тоже был. Немного лентяем? Хм, да. Если бы его предоставили самому себе, он не вылезал бы из хаки, высоких сапог и мышиного блейзера. Мама постоянно говорила: «Билл, ты не можешь в этом выйти на улицу, над тобой будут смеяться». После чего она предлагала ему модный костюм, убирала засаленный галстук, причесывала ему волосы, заставляла надеть зеркально начищенные туфли и отпускала на волю. У нее самой вкус был безупречный, и ему это нравилось, даже если он шаркал рядом в несколько неряшливом виде.

В первый раз мне пришло в голову, что моя мама не похожа на остальных мам, когда мне было лет четырнадцать и я был заперт в интернате у монахов. Я провел уик-энд с родителями, когда они, как положено, приехали навестить меня, а потом один из мальчиков сказал мне: «Эй, Бакли, а твоя мама горячая штучка».

Я встал как вкопанный, с горящими щеками, и не мог придумать достойного ответа, так как не был уверен, что меня хотели оскорбить. К тому же более высокого одобрения в Портсмутской начальной школе (circa 1967) не было, чем «piece of ass». Однако, не желая оставлять повод для возможных шуток, я ввязался в драку, которая закончилась ровно через пять секунд. Я лежал на полу на спине, а старший мальчик стоял, упершись коленом мне в грудь, и объяснял — искренне, насколько я помню, — что он имел в виду «мамино платье». Ладно, проехали.

Другое свидетельство того, что мама была другой, я получил от школьной телефонистки, толстой сплетницы, которая регулярно сливала сплетни в «Нью-Йорк дейли ньюс» под заголовком «Сьюзи говорит». «Твоя мать вчера вечером была на большом приеме в честь Уолтера Кронкита!» — кричала она мне в переполненной комнате, где мы проверяли свою электронную почту. «На ней было платье от Ива Сен-Лорана! Наверное, стоило целое состояние!» — вопила она, обращая на меня внимание тридцати мальчишек, тогда как я изо всех сил старался стать невидимым.

Как раз тогда фраза «шикарная и ослепительная миссис Бакли» вошла в нашу жизнь. Впервые она появилась — насколько мне помнится — не в «Вуманс уэар дейли», а где-то в другом месте. Обычно мама произносила ее, когда приходила из сада — грязная, в джинсах и черной фуфайке, со стянутыми назад волосами и без всякой косметики. (Именно тогда она казалась мне самой красивой женщиной на земле.) И она говорила: «Вот вам шикарная и ослепительная миссис Бакли».

Шикарной и ослепительной она была в доме моды «Оскар де ла Рента» или у Билла Бласса. Папа очень гордился ею, несмотря на собственную относительную небрежность в одежде. Когда же мама устраивала прием, так называемый Зал Славы самых элегантных персонажей, Валгаллу Седьмой авеню, папа уводил меня наверх и говорил: «Надо устроить побольше шума. Это очень важно». Тогда я звал маму и устраивал много шума. И ей приходилось менять тему на воспаление мочевого пузыря собаки.

Через много лет я спросил ее, когда она приобрела свое непогрешимое чувство стиля, ведь выросла она в провинциальной Британской Колумбии? «Оно было во мне, — ответила она, не особенно интересуясь этой темой. — Думаю, я всегда имела чувство стиля. Имей в виду, — добавила она со вздохом, — на этом пути человек совершает много ошибок. Мода — удовольствие, пока не смущаешь своего мужа. Помню, в прошлом году я спускалась по лестнице в наряде, который считала великолепным. А твой папа сказал: „Голубка, ты просто неподражаема, но где другая половина платья?“ Оно было, как казу».

Теперь я уже знал процедуру. Крис придвинул мне прайс-лист Джессики Митфорд. Оспаривать цену ($1395) бальзамирования я не собирался, так же как «одевание и уложение в гроб» ($495). Похороны обходятся дороже, чем кремация. Там множество всяких деталей.

Аренда грузовика? Зачем нам грузовик? Он не такой уж большой.

На самом деле «грузовик» — это катящаяся подставка, на которой стоит урна.

Ну да. Конечно же нам непременно нужен такой.

Наконец настало время пройти в другую комнату и посмотреть на гробы. Демонстрационный зал смерти. Последние модели гробов, гробы на все вкусы. Некоторые явно неуместны, так сказать, эпизод из «Сопрано».

Я вспомнил, как много лет назад папа рассказал мне, как поехал в бюро Фрэнка Кэмпбелла в Манхэттене выбирать гроб для своего отца и как, указав на самый простой гроб, увидел ужас на лице продавца, будто они хотели закопать Джона Доу[57] на кладбище для бедняков и бродяг. Мне было шесть лет, когда папа рассказал мне эту историю, и я спросил, почему он выбрал самый простой гроб для своего папы. Разве дедушка не был богат? Был, ответил папа, но дедушка был скромным человеком и сыном очень бедного техасского шерифа. А еще он был очень религиозен и не хотел, чтобы Бог подумал, будто ему нужен гроб за $500. (Имейте в виду, это было в 1958 году.)

В демонстрационном зале у Криса были вполне симпатичные простенькие гробы, которые мне понравились, но Крис сообщил, что они предназначены для евреев. Евреи — вполне разумно и правильно — остерегаются похоронного хвастовства. (Или это, или у них нет денег после бар мицвы.) Искушение было велико, однако при ближайшем рассмотрении эти гробы были как будто сколочены тринадцатилетними подростками на уроках труда в летнем лагере. Представляю, как семейство Бакли посмотрело бы на папу, въезжающего в одном из таких гробов в храм Святого Бернарда, и зашептало бы, мол, сентиментальный писатель Кристофер, очевидно, решил сэкономить несколько монет. Мы с Дэнни остановились на гробу из ореха-пекана за $2795.