Прощай, пасьянс - [26]

Он вдруг почувствовал некоторую печаль, подумав о том, что они могли бы родиться разными. Тогда он лишился бы чего-то особенного. Какой-то игры, что ли. Может, потому, что всякий раз, когда он безошибочно узнавал Марию, его сердце переполнялось гордостью — как чутка его любовь.

— Верно, — сказал, Федор, поднося ко рту пышный пирог с черемуховым маслом. — Как верно и то, что ты никогда не ела таких пирогов, Лиза. Даже в Париже.

— С черемуховым маслом? — в раздумье повторила Лиза. — Такое бывает?

— Только в нашем купеческом городе Лальске.

Лиза покрутила перед глазами пирог, который протянул ей на серебряной тарелочке Федор, стараясь получше рассмотреть его и уловить запах.

— Расскажи, Федор, как его делают, — подталкивала Мария.

— Ты на самом деле знаешь как? — Лиза вскинула тонкие брови. — А не только ваша повариха Глафира?

— Знаю, — ответил Федор и подмигнул жене.

— Тогда рассказывай.

— Нужны размолотые в муку черемуховые ягоды. А еще тыква, сливочное масло и сметана, — перечислял Федор, отложив свой пирог на край серебряной тарелки… — Срезаешь верхнюю часть тыквы, очищаешь изнутри от семечек и волокон, накрываешь, будто крышкой, срезанной верхушкой и ставишь париться в русскую печь.

Лиза кивала, откусывая от пирога небольшие кусочки.

— Дальше, — требовала она.

— Можно подумать, ты станешь делать такое масло и печь пироги, — засмеялась Мария.

— Может быть, я собираюсь произвести фурор в Европе своими пирогами. Ты не подумала об этом?

— Ты снова собираешься в Европу? — спросила Мария и настороженно посмотрела на сестру.

— Возможно. — Лиза пожала плечами. — Кто знает… Но не в ближайший год, — поспешила она добавить. — Это так же точно, как точно то, что я хочу узнать остальные подробности приготовления черемухового масла, Федор.

— Вынимаешь из духовки тыкву, — охотно продолжил он, — отделяешь от кожуры, соединяешь ее с черемуховой мукой, сливочным маслом, сметаной и ложкой меда. Все хорошо перемешиваешь и ставишь на холод. А когда печешь пироги, добавляешь в муку. Вот такие пироги, — закончил он.

— Замечательные пироги, — похвалила Лиза.

— Давай бери, — угощал ее Федор. — А то ничего тебе не оставлю.

— Не оставишь? — с сомнением повторила Лиза, ее губы уже приготовились сложиться в насмешливую улыбку от пришедшей в голову мысли, которая сейчас явилась совершенно некстати. Потом она быстро спохватилась: нет, ту мысль, которая постоянно вертится в голове, надо затолкать подальше, поглубже. Сейчас он говорит только о черемуховых пирогах.

— Он пугает тебя, Лиза, — поспешила на помощь сестра, которая уловила интонацию Лизы и поняла, о чем та подумала. Потому что и она сама неотрывно думала о том же.

Мария порозовела. Федор заметил и принялся ее успокаивать:

— Да, конечно, оставлю я ей всего, чего она хочет.

Мария порозовела еще сильнее.

— Не веришь? Ты думаешь, я такой жадный? — не отступал Федор.

Мария вскочила со стула.

— Пойду скажу Глафире, чтобы достала орехов из ларя в кладовой.

— Вот правильно. Угостим Лизу нашими орешками. Неси!

Лиза готова была расхохотаться. Ей показалось, она снова сидит в Париже, в театре, смотрит на сцену, где между героями идет диалог с подтекстом, который понятен не всем. Она поспешила перевести разговор.

— Глафира все еще у вас служит? — спросила Лиза, тоже потянувшись за пирогом, как и Федор.

— А что ей сделается? Она год от года становится лучше. Мария дает ей указания, а ты сама знаешь, какие вы, Добросельские.

— А какие мы, Добросельские? — кокетливо спросила Лиза, слегка наклонив набок головку, увенчанную короной из кос.

— Вы-то? Малоежки да вкусноежки, — засмеялся он.

— Верно, — величественно кивнула Лиза. — М-м-м. Пожалуй, ты мог бы оставить меня ни с чем, но я все равно получу свое. Ты нас, Добросельских, знаешь!.. — Лиза снова ступила на скользкий путь. Она засмеялась и дерзко посмотрела на Федора.

Мария вошла, смеясь в точности как сестра. Но она смеялась о чем-то своем. Услышав слова Федора, замерла на пороге. А он говорил:

— Да бери же, бери! Я готов отдать тебе все, Лиза. Я тебя так же люблю, как Марию.

Внезапно обе сестры побледнели, слов не нашла ни та ни другая, но Федор не обратил на это внимания.

В комнату следом за Марией влетела Гуань-цзы. Кошка улеглась на китайский пуфик, который Степан Финогенов привез вместе с ней. Правда, тогда Гуань была совсем молоденькой, по сути, котенком. Ему подарил ее китаец, который пришел в восторг от выбора шапки с золотым шариком. Он сказал, что если у Степана такой размах, то ему полагается своя гетера. Но поскольку женщину он не может ему подарить, то дарит кошку.

Гетеры есть для всех, рассказывал он Степану, а тот своим сыновьям. Гетеры есть домашние, правительственные, которые, в свою очередь, делятся на дворцовых гетер и гетер для чиновников, а также есть гарнизонные и лагерные. Поскольку у «Степ На», как называл китаец Степана, есть теперь шапка чиновника девятого разряда, то ему полагается гетера для чиновников. Гуань-цзы — так называются гетеры этого разряда. Он поднес ему сиамского котенка. Не мог же Степан отказаться от такого дара? За обратный путь из Китая в Россию котенок превратился в своенравную грациозную кошечку Гуань-цзы. Все это знал Федор, он не знал только одного, что отец его называл Севастьяну гетерой — Гуань-цзы…