Прощай, оружие! - [10]

Я хотел поцеловать ее.

– Нет, – сказала она. – Я страшно устала.

– А все-таки поцелуйте меня, – сказал я.

– Я страшно устала, милый.

– Поцелуйте меня.

– Вам очень хочется?

– Очень.

Мы поцеловались, но она вдруг вырвалась.

– Не надо. Спокойной ночи, милый.

Мы дошли до дверей, и я видел, как она переступила порог и пошла по вестибюлю. Мне нравилось следить за ее движениями. Она скрылась в коридоре. Я пошел домой. Ночь была душная, и наверху, в горах, не стихало ни на минуту. Видны были вспышки на Сан-Габриеле.

Перед «Вилла-Росса» я остановился. Ставни были закрыты, но внутри еще шумели. Кто-то пел. Я поднялся к себе. Ринальди вошел, когда я раздевался.

– Ага, – сказал он. – Дело не идет на лад. Бэби в смущении.

– Где вы были?

– На «Вилла-Росса». Очень пользительно для души, бэби. Мы пели хором. А вы где были?

– Заходил к англичанам.

– Слава богу, что я не спутался с англичанами.

Глава седьмая

На следующий день, возвращаясь с первого горного поста, я остановил машину у smistimento,[9] где раненые и больные распределялись по их документам и на документах делалась отметка о направлении в тот или иной госпиталь. Я сам вел машину и остался сидеть у руля, а шофер понес документы для отметки. День был жаркий, и небо было очень синее и яркое, а дорога белая и пыльная. Я сидел на высоком сиденье фиата и ни о чем не думал. Мимо по дороге проходил полк, и я смотрел, как шагают ряды. Люди были разморены и потны. Некоторые были в стальных касках, но большинство несло их прицепленными к ранцам. Многим каски были слишком велики и почти накрывали уши. Офицеры все были в касках, но подобранных по размеру. Это была часть бригады Базиликата. Я узнал их полосатые, красные с белым, петлицы. Полк уже давно прошел, но мимо все еще тянулись отставшие, – те, кто не в силах был шагать в ногу со своим отделением. Они были измучены, все в поту и в пыли. Некоторые казались совсем больными. Когда последний отставший прошел, на дороге показался еще солдат. Он шел прихрамывая. Он остановился и сел у дороги. Я вылез и подошел к нему.

– Что с вами?

Он посмотрел на меня, потом встал.

– Я уже иду.

– А в чем дело?

– Все война, ну ее к…

– Что с вашей ногой?

– Не в ноге дело. У меня грыжа.

– Почему же вы идете пешком? – спросил я. – Почему вы не в госпитале?

– Не пускают. Лейтенант говорит, что я нарочно сбросил бандаж.

– Покажите мне.

– Она вышла.

– С какой стороны?

– Вот здесь.

Я ощупал его живот.

– Кашляните, – сказал я.

– Как бы от этого не стало хуже. Она уже и так вдвое больше, чем утром.

– Садитесь в машину, – сказал я. – Когда бумаги моих раненых будут готовы, я сам отвезу вас и сдам в вашу санитарную часть.

– Он скажет, что я нарочно.

– Тут они не смогут придраться, – сказал я. – Это не рана. У вас ведь это было и раньше?

– Но я потерял бандаж.

– Вас направят в госпиталь.

– А нельзя мне с вами остаться, tenente?

– Нет, у меня нет на вас документов.

В дверях показался шофер с документами раненых, которых мы везли.

– Четверых в сто пятый. Двоих в сто тридцать второй, – сказал он. Это были госпитали на другом берегу.

– Садитесь за руль, – сказал я.

Я помог солдату с грыжей взобраться на сиденье рядом с нами.

– Вы говорите по-английски? – спросил он.

– Да.

– Что вы скажете об этой проклятой войне?

– Скверная штука.

– Еще бы не скверная, черт дери. Еще бы не скверная.

– Вы бывали в Штатах?

– Бывал. В Питтсбурге. Я догадался, что вы американец.

– Разве я плохо говорю по-итальянски?

– Я сразу догадался, что вы американец.

– Еще один американец, – сказал шофер по-итальянски, взглянув на солдата с грыжей.

– Послушайте, лейтенант. Вы непременно должны меня доставить в полк?

– Да.

– Штука-то в том, что старший врач знает про мою грыжу. Я выбросил к черту бандаж, чтобы мне стало хуже и не пришлось опять идти на передовую.

– Понимаю.

– Может, вы отвезете меня куда-нибудь в другое место?

– Будь мы ближе к фронту, я мог бы сдать вас на первый медицинский пункт. Но здесь, в тылу, нельзя без документов.

– Если я вернусь, мне сделают операцию, а потом все время будут держать на передовой.

Я подумал.

– Хотели бы вы все время торчать на передовой? – спросил он.

– Нет.

– О, черт! – сказал он. – Что за мерзость эта война.

– Слушайте, – сказал я. – Выйдите из машины, упадите и набейте себе шишку на голове, а я на обратном пути захвачу вас и отвезу в госпиталь. Мы на минуту остановимся, Альдо.

Мы съехали на обочину и остановились. Я помог ему вылезть.

– Здесь вы меня и найдете, лейтенант, – сказал он.

– До свидания, – сказал я. Мы поехали дальше и обогнали полк приблизительно в миле пути, потом переправились через реку, мутную от талого снега и быстро бегущую между устоев моста, и дорогой, пересекающей равнину, добрались до госпиталей, где нужно было сдать раненых. На обратном пути я сам сидел у руля и быстро гнал пустую машину туда, где ждал солдат из Питтсбурга. Сначала мы миновали полк, еще более разморенный и двигавшийся еще медленнее; потом отставших. Потом мы увидели посреди дороги санитарную повозку. Двое санитаров поднимали солдата с грыжей. Они вернулись за ним. Увидя меня, он покачал головой. Его каска свалилась, и лоб, у самых волос, был окровавлен. На носу была содрана кожа, и на кровавую ссадину налипла пыль, и в волосах тоже была пыль.