Прощай, Нью-Йорк? - [307]

Эпилог

Два года спустя.

Холодный ветер развивает мои волосы, когда я прохожу по каменной тропинке, выбираясь из гущи деревьев и выходя к океану, чьи неспокойные волны бьются о камни на берегу. Когда ноябрьский ветер обдувает меня с новой силой, я скрещиваю руки на груди, пытаясь сохранить тепло и сильнее закутаться в слишком большую, но в такую тёплую и уютную кофту моего мужа. И сходя с каменной тропинки на белый песок, я иду уже по давно изученному мною берегу, ища взглядом Джека, и стоит мне обойти упавшее дерево, как я замечаю его сидящего на песку в безопасном расстоянии от воды. Взгляд Джека всё такой же стеклянный как и неделю назад, он устремлён на бушующую океанскую воду, и его лицо не выражает ничего кроме пугающей пустоты.

С лёгкостью на душе, что Джек здесь, и с тяжестью на сердце я подхожу к мужу, чувствуя, как от холода уже, кажется, онемел нос.

— Привет, — довольно тихо говорю я, и Джек словно просыпаясь, переводит на меня стеклянный взгляд. Моё сердце разрывается от боли, мне так жаль, что я ничем не могу ему помочь. — Ты замёрз, — сажусь Джеку на колени я, обхватив его ногами и обняв его, почувствовав его тепло всем телом, и опустив голову на его плечо.

— Привет, Клэри, — тихим хрипловатым голосом говорит он, неуверенно отвечая на мои объятия, и я зажмуриваю глаза, едва сдерживая печаль на сердце и сильнее обнимаю Джека, сильнее прижимаюсь к нему, и уже едва ли не прошу его обнять меня посильнее, как он сам это делает.

Я бы хотела забрать его боль, хотя бы малую его часть, но я как никто другой знаю, что эту боль не заберёшь, её не утешишь, и это та боль, от которой уже никогда не избавишься…

— Нет, я не замёрз, — всё также тихо говорит Джек, и я судорожно выдыхаю, чувствуя, как он обнимает меня ещё крепче, а уже через мгновение Джек опускает голову на моё плечо, пряча лицо в моих волосах, и я чувствую его горячее дыхание на своей шее, которая тут же покрывается мурашками.

Мы сидим так в тихом молчании не меньше десяти минут, слыша лишь шум волн, ветра и шелест деревьев. Мы на Лонг-Айленд, мы здесь лишь вдвоём, без охраны и без детей. Кристофер сейчас с Молли, Жози и Майло у Джессики, они с Сэмом согласились принять их на эти три дня, которые мы с Джеком проводим на этом острове в полном одиночестве и на то есть причины.

Неделю назад скончался отец Джека — Том. Рак лёгких, 4 стадия. О раке он сообщил семье за два месяца до своей смерти, а до этого он знал свой диагноз уже почти полгода, но он никому не сообщал о нём. Я была на том семейном ужине, когда Том рассказал о болезни. Сказать, что все были шокированы — абсолютно ничего не сказать. Даже Майя не знала, не то чтобы Джек. Мистер Фостер сказал, что ему осталось около года, как сообщил ему врач, но год каким-то образом сократился до двух месяцев.

Джек был в ярости, когда узнал, что его отец полностью отказался от лечения, он пытался найти для него лучших врачей, но Том наотрез отказался от врачебной помощи, сказав, что всё это уже просто бесполезные страдания. Рак обнаружили слишком поздно, и хотя бы частичное выздоровление или улучшение ситуации было близко к нулю.

Ни Майя, ни мы с Джеком не ожидали, что у нас есть всего два месяца. Том вёл себя как и обычно, ухудшения его самочувствия практически не было. Том всегда вёл себя довольно отстранённо по отношению практически ко всем, в том числе и по отношению к Джеку, и на то были свои причины, своя боль и свои шрамы, но их отношения всё равно постоянно становились только теплее. И хоть со стороны Том и был довольно холодным человеком, он души не чаял в своих внуках. Он очень любил Кристофера, он оберегал Жози, постоянно называя её принцессой и это напоминало мне Адама, и Том любил Майло. И дети просто обожали его, а как можно не любить дедушку, который может исполнить едва ли не любую вашу мечту, который исполняет каждую вашу прихоть, и за это Джек часто злился на отца, говоря, что тот их слишком разбаловал, что Том был слишком мягок с детьми.

После того, как мы узнали о раке, мы с Джеком старались чаще навещать его родителей, а не только лишь привозить им детей, но мы думали, что у нас есть ещё целый год, а казалось, что всего два месяца.

Майя позвонила нам в четыре часа утра и в слезах сказала, что Том скончался. Мы не говорили детям, что их дедушка болен, поэтому его смерть стала для них абсолютным потрясением.

Я помню как на похоронах рыдал Кристофер, и Молли не могла его успокоить, помню как напугано хныкала Жози, совершенно ничего не понимая, и я помню стеклянные глаза Джека, помню его холодное выражение лица. Майло тогда был с няней дома, и вскоре я отправила домой и Жози вместе с охраной. Я не могла быть с детьми, я не могла на них сконцентрироваться, потому что всё моё внимание было обращено лишь на мужа. И хоть Джек уже давно не ребёнок, но терять отца одинаково больно в любом возрасте.

Я помню, как держала Джека за руку, помню, как он обнимал меня, когда я не могла сдержать слёзы. На публике Джек был абсолютно спокоен, он был даже холоден, но как только дети засыпали, а дверь нашей спальни закрывалась, я видела как он скорбит по отцу. Он мгновенно ослабевал, и я обнимала его как и сейчас, пытаясь успокоить, пытаясь унять боль. Но я сама потеряла родителей, потеряла и отца и мать, и я знаю, что такие потери нужно лишь принять и нужно научиться с ними жить. И это безумно тяжело и безумно больно, но другого выхода просто нет.