Прощай, мой ангел - [20]

Гарик опустил боковое стекло и высунулся наружу, но патрульные уже расступились, увидев номера.

– Куда теперь? – спросил он, выруливая на середину горбатой мостовой.

– К «Човену».

– А... – Он укоризненно покачал головой. – Опять этот Себастиан.

– Да не при чем тут Себастиан. Он и не знал ничего.

– Надо же, – проговорил Гарик недоверчиво.

Улочка была слишком узкой, чтобы шикарный автомобиль Гарика мог протиснуться, – мы оставили машину на углу.

Только бы она была жива, подумал я, говорят, Шевчук чудотворец, замечательный врач, но он же не всесилен.

У двери, ведущей в галерею, мы остановились.

На улице было пусто – она всегда не была особенно оживленной, но сейчас даже окна закрыты наглухо. Занавески повсюду задернуты.

– Ну? – сказал Гарик.

Я молчал.

Дверь в галерею была заперта, и на замке красовалась большая сургучная печать.

* * *

– Они успели раньше, – сказал я уныло. – Люди Аскольда.

– Похоже на то, – голос Гарика звучал невыразительно.

Я ударил ладонью по двери. Деревянная панель отозвалась мягким гулом.

– Шевчук... Бучко... они же всех уничтожат! Аскольду не нужны свидетели!

Гарик вздохнул.

– Лесь, – сказал он в этой своей дурацкой манере: терпеливо, точно ребенку, – ты же понимаешь... у меня нет никаких оснований ни в чем обвинять Аскольда. – Он поглядел на меня своими сплошь темными глазами. – Особенно, учитывая обстоятельства.

Я молчал. Сначала этот дурачок Себастиан... Потом я сам... Вовлекли в свои игры ни в чем не повинных людей...

– Может, – я перевел дыхание, – может, Шевчук успел... Он тут живет... рядом...

Гарик дернул крылом.

– У меня мало времени, Лесь.

– Говорю, это совсем рядом.

Здесь, на Петра-реформатора, тоже было тихо – но по-другому, по-обыденному тихо; из канализационного люка верещал сверчок, худая кошка вышла из-за угла, потерлась о мою ногу, но, увидев Гарика, тихо мяукнула и скользнула прочь.

На стук вышла женщина – молодая, моложе Вальки, в грязном халате, который не сходился на животе – она была беременна и беременна заметно. Она мрачно, исподлобья взглянула на меня, но, увидев Гарика, оторопела и отступила назад. За спиной у нее качалась голая лампочка на шнуре, освещая захламленную прихожую.

О, Господи, подумал я, она же и не знает... да что я ей скажу...

– Вы, насколько я понимаю... э... супруга Шевчука? – произнес Гарик. – Рад познакомиться...

Никогда они не умели ладить с нашими женщинами, подумал я ни к селу, ни к городу.

Она молча кивнула, не сводя с него перепуганных глаз.

– Мне бы хотелось знать... – неуверенно продолжал Гарик, но она все пятилась в прихожей, пока не оказалась в дверном проеме, ведущем в комнату, ее расплывшийся силуэт на миг застыл на фоне освещенного квадрата, она обернулась.

– Кто это там? – раздался голос и, отодвинув женщину, в коридоре показался Шевчук.

* * *

– Ясно, – не глядя на меня, произнес Гарик, – я, пожалуй, пойду.

– Но, Георгий... – возразил я нерешительно.

– Мне здесь делать нечего, Лесь.

Он резко развернулся, сел в машину, хлопнул дверцей и укатил. Я остался стоять на пороге. Мерзко, подумал я, до чего же мерзко. Шевчук, прищурившись, окинул меня взглядом.

– Что ж, проходи, – сказал он равнодушно.

– Незачем, Адам...

Он пожал плечами.

– Сдать меня хотел? – спросил он все таким же невыразительным голосом. – Мажора приволок... Так я и думал...

– А ты, выходит, успел раньше...

– Выходит, так. – Лицо его выражало одну лишь беспредельную скуку.

– Бучко-то за что? Просто под руку подвернулся?

– Подвернулся... А не прячь террористок... Они начали весь Подол прочесывать – от самых доков. Все равно бы наткнулись. И Бучко бы замели, и меня заодно... Что я должен... За так, из-за какой-то швали собой жертвовать? Или ею? – Он кивнул в сторону коридора. – Ради бандитов этих? Да с какой стати? И что ты так на меня вытаращился, Лесь, не понимаю! Ты ж сам... Подсуетился...

– Я спасти вас пытался. Неужто ты не видишь, что делается?

– Понятно что... Душат они нас... А ты думал – найдешь одного, добренького, а он тебе леденец на палочке и гражданские права в придачу? Дурак ты, Лесь, ох, какой дурак! Надо же, мажора притащил, да еще и удивляешься!

Это он меня обвиняет, удивленно подумал я! И в чем – в коллаборационизме! Ну и ну!

– Нет среди них добреньких, – упрямо сказал Шевчук, – и порядочных нет... Заладил – что делается, что делается! Да как обычно, чуть мы голову поднимем... Тогда мятеж Пугачевский в крови потопили... А я что, первый должен голову под топор подставлять, что ли? Да с чего ради?

– Да кто топил-то? Что, Суворов грандом был? Кто голову Пугачеву рубил – гранды?

– Нет, но они смотрели.

Ты-то чем лучше, подумал я. Как он умудрился повернуть, что я все время оправдываюсь...

– Наши тоже смотрели. Уж такие тогда были нравы... Да и мятеж этот... после него и пошли реформы. Квота в парламенте, образовательная программа – разве нет?

И верно, мы их тогда здорово потрепали. Только перья летели. Тогда они и решили, что добром с нами легче будет сладить. А может, их и впрямь комплекс вины допек – когда это у них народники появились? Черт, историю подзабыл...

– Вот они, твои квоты, – холодно сказал Шевчук. – Нет уж, я в эти игры не играю. Они ж именно этого от нас ждут – что мы попрем, очертя голову. А у меня одна жизнь, одна-единственная. Другой нет.