Прощай, гуня-кандальник - [71]

- Бог с ним, с мясом... Егорий, прошу же про барина расскажи поподробней и деталей не упускай, - торопливо заговорила Любка и сначала даже вздрогнула от неожиданности, потому как не узнала свой новый голос.

Однако, быстро сообразив что к чему, подавила в себе удивление от очередного "визита" в чужое тело и, остановившись у дома, стала пристально разглядывать седого старика в дорогой одежде, как две капли воды похожего на Сэма Дворжака.

Пожилой мужчина стоял у края поля, за дорогой и, приложив руку козырьком ко лбу, сосредоточено вглядывался в медленно плывущие по синему небу облака.

- Ты у меня, Анютка, говоришь прямо как гимназистка городская, а мы с мамашей думали, что помещики Кулешовы своих крестьян не шибко жалуют, когда те до грамоты охочи. Я вот несколько буквиц знаю, да и только, - горестно посетовал Гуня. - Эх! Был бы кто, кому охота меня грамотёшке обучить, да работы поменьше... Веришь?! За счастье бы почёл и усердие проявил. Только кто ж за меня возьмётся? Маманя сама крестиком расписывается...

- Не переживай, Гуня, - подбодрила мужика Любочка. - Я точно знаю, что ты обязательно грамотным станешь: будешь и писать, и читать, и стихи по памяти рассказывать! А пока скажи мне всё, что про помещика Солнцева знаешь.

- Ух ты, сказочница моя, всё-то она знает! Всё наперёд видит! - хохотнул Егор. - Ладно, скажу, что знаю. Барин наш из дворян будет. Только от знатного роду его одно название осталось. Всё папаня промотал, все деревни солнцевские вместе с крестьянами по закладным отписаны, поэтому мог наш Семён Севастьянович по миру пойти. К работе-то он совсем негодный. Учился смолоду по заграницам, в Австриях своих проживал. Только учёба его пустая, проку для жизни от неё никакого. Картинки он разные рисует... А вот жена его - Спотыкуха хромая - та хоть и собой страшна, да дочерью купцу-мильонщику Листову Николаю Петровичу доводится. Бабы говорят, что был у ей жених из баронского роду, и любила его Спотыкуха пуще всех на свете, даже чести девичьей не пожалела - забрюхатела до свадьбы. Только не помогли купеческие мильоны! В революционеры жених подался. А Спотыкуха тогда - лет двадцать назад - ребятёнка родила, но папаня его отнял по-тихому и увёз к дальней родне в другую губернию. Вот тогда, лишившись дитя, и пошла она с обрыва в омут кидаться. Спасли её, но хромой так и осталась да ещё и злющей сделалась. Чтобы от позора да кривотолков поскорей избавиться, выкупил купец все закладные Солнцева и заставил его на дочери своей хромой да порченой жениться. Так они и живут. Он картинки малюет - она хозяйством заправляет да над крестьянами измывается. А деток-то им господь никак не даёт... Может, стар уже барин наш... От этого Спотыкуха даже на дворовых мужиков заглядывается, - Гуня покраснел, пиная носком сапога камушки на пыльной дороге.

- Знаю, - прошептала Любка-Аннушка. - Всё знаю... - потом встала напротив парня и, глядя ему прямо в глаза, добавила. - Всё знаю про судьбу твою тяжёлую. И про то, что ради меня жизни не пожалеешь. Выкупит Лукерья у смерти меня с сыночком твоим. Ты сам её об этом попросишь.

- Лукерью, колдунью старую? Ты, Нюша, никак белены объелась? Кто ж из православных, в Христа верующих, по своей воли в ейную избу пойдёт?! Она же - чёртовка проклятущая! Вырастил её ведьмак Зосима, тот, что кровь пил да младенцев ел. Спокон веку этот пришлый бобылём жил. Сколь годов ему было, когда помер - никто и не знает. Говорят, что кто-то из помещиков лет сто назад его мальцом с войны привёз, неруся иноземного...

Любка вдруг увидела, что пространство вокруг неё меняется: краски стали тускнеть и приобретать бежевый оттенок.

- Мы обязательно встретимся, Гуня-кандальник! - из последних сил выкрикнула Любка, и словно издалека до неё донёсся ответ.

- Чудная ты сегодня, словно не родная какая-то... С чего взяла, что я кандальником стану... Эх, Лукерья, значит...

Люба очнулась.

- Не понимаю! Ничего не понимаю! - она с силой потёрла виски и с отчаяньем посмотрела сначала на Гуню, а потом - на Сэма. - Если вы ещё что-то знаете - рассказывайте немедленно! Я знаю, что вы - потомок дворянского рода Солнцевых! - забыв о приличиях, потребовала она.

- Ах, увольте... Предпочитаю считать себя потомком австро-венгерской династии Дворжаков, и даже несмотря на то, что много лет назад у моей прапрабабки действительно случился адюльтер с юным русским дворянином Солнцевым, прибывшим в Будапешт обучаться искусству у самого великого Миклоша Барабаша. Слыхали про такого венгерского художника?

- Нет, - честно призналась Любочка.

- Ну да... - печально кивнул Дворжак. - Тем не менее Барабаш - известный венгерский портретист и пейзажист тех времён. Обрёл признание и известность ещё при жизни. На творчество Барабаша оказали влияние вкусы, господствовавшие тогда в Вене. Его портреты были зачастую небольшого формата...

- Простите, Сэм, это имеет отношение к нашей истории? - остановила Любочка увлечённый рассказ художника, по её мнению отошедшего от главной темы повествования. - Может, вспомните, что ещё прочитали в "Книге"?

- Заклинание! Omnia mutantur, nihil interit - всё меняется, но ничего не исчезает. Эти слова - твоя защита, с них начинается сама "Книга"! Я должен был их тебе напомнить!