Прощай, Атлантида - [9]
– Куда-нибудь. Лучше по новому адресу, если доберусь. Да, там еще на стене фотография – я с сыном. Принесите…Я его очень, очень…люблю…А он этого не знает…не знает…
Старушка замолчала, закрыла на секунду глаза. В палату через окно взялся просачиваться блеклый, тягучий, плотный, как марля, свет раннего утра.
– Я на Вас очень надеюсь. Куда ж мне деваться. Ладно? – опять спросила старушка, поглядев на Полозкова, опускающего шнурок с ключом к хрустящим купюрам. – Простите…простите, – тихо добавила и закрыла глаза.
В это мгновение дверь с треском распахнулась, и в палату влетел взмыленный охранник с красным, как перец, лицом, схватил Арсения потными руками за ворот и взялся бессмысленно дергать вверх-вниз и в стороны, выпучив глаза и бессвязно выкрикивая:
– Ты? Ты! Тумблер брал? Дергал? Подставной! Удушу. Удушат всех. Гаденыш безглазый. Сейчас второй выдавлю. Ты? С палкой будешь всю жизнь…с жучкой…Тумблер вертел?
– Уберите лапы, – воскликнул Арсений, с омерзением читая наколку на руке охранника: " Мать тебя не узнает", – потные свои…Тумблер какой-то…Болван…
Но в палату вбегала уже, мелко семеня толстыми увесистыми ляжками, сестричка-бультерьер, всовывал испорченное испугом очкастое лицо врачебный начальник, и слышались иные другие лица. На этом происшествие практически и закончилось.
За день до выписки еще явились к Полозкову ученики. Те самые туповатый Балабейко, староста Быгина и хозяин окровавленного голубя Тюхтяев. Быгина протянула жухлые полуистлевшие парниковые астры:
– Велено Вам, Арсений Фомич, не забаливаться. Здоровья и творческих успехов. Педсовет ждет, у нас Вас подменили. Ботаничка по шпорам ведет ископаемые Африки. Многих прямо в классе тошнит, до того она лицом и телом не выдалась. И с головой у нее вообще срам. А за голубя извиняемся сердечно. Как глазик-то?
Балабейко испуганно добавил:
– Я тут с Вами, Полозков Арсений Фомич, вообще пропал. При Вас у меня почти тройка выходила, а теперь на уроках не сплю, вздрагиваю, как конь – куда податься? Я в ПТУ…в колледж не хочу, забьют меня учителя. Будете хоронить сами, если охота. И плакать под дождем. Так что окончательно извиняюсь за всех уродов, и скорее ходите к нам, не резиньте. Вы для нас и слепой – находка.
– Спасибо, ребята, – честно отреагировал Полозков. – А ты что же молчишь, Тюхтяев?
– Он бессовестный, – пожаловалась Быгина. – На педсовет пришел совсем бессовестно.
– Мне теперь все равно, – вяло подтвердил ученик. – Хотите – извинюсь. Выгоняют за голубя. Ему бы, заразе, в окно подальше от этих уроков улететь. А он прямо к Вам подвалил. А я что ему – указка? У него своя голова на плечах. Так меня продали, – и Тюхтяев украдкой глянул на Быгину, – что я очень радовался Вашему травмапункту. Враки это, насквозь. Я пораженный был голубиной дурью. Что ж мы не знаем: меня самого зимой старшие двое дундуков лупили по носу, так красная текла – почти сухой до бабки добрался.
– В школу я уже на днях зайду, – успокоил Арсений хулигана. – А теперь – хочешь? – бумажку напишу, чтобы пока из школы не гнали. И, вправду, у голубя свой ум должен быть.
– Не надо этого, Арсений Фомич, – заупрямился Тюхтяев. – Спасибо за голубя. Это они придрались, чтобы выгнать. Я хулиган и есть, не до учебы мне.
– Может, ты бы в армию пошел? – вежливо посоветовал географ. – Там бы сгодился. Потихоньку-полегоньку с оружием в руках бросил бы хулиганить. Там, я слышал, с малых лет крепкие и упрямые нужны. Там бы освоился.
– Таким оружие не доверишь, – увернулся от ответа ученик. – Стремно очень. У кого есть и братаны по тюрьмам маются. Тоже бывшие хулиганили маленько. А могут доверить то, оружие, самое какое простое? На пробу, – с надеждой покосился Тюхтяев на учителя. – Ну, кроме финки, ясно.
– Могут, могут, – обнадежил географ. – Если сразу не начать палить почем зря, а подумать, порассуждать перед этим.
– Тогда и мы извиняемся со всеми пожеланиями, – покачал ученик головой. – Не хромайте, не кашляйте.
– Говорила, бессовестный, – закончила девочка разговор, возлагая на кровать цветы. – Все в классе один как один, уроды. Только этот выпендрился со своим голубем.
Удивительно, но за оставшиеся до выписки два дня больше никто к Арсению не пришел. Однажды, правда, появился неподалеку высокий и худой, в строгом сером костюме, судя по выправке бывший теннисист или гребец, с серым мертвенно-бледным лицом и беловатыми чуть на выкате глазами, постоял с минуту-другую, молча глядя на Полозкова, и совершенно беззвучно пропал, растворился, будто в стакане тухлой воды.
Эти оставшиеся два дня Арсений просидел у телевизора, прикрыв здоровый глаз, иногда ощупывая старухин ключ в кармане и слушая ежевечерние выступления-беседы губернатора с шустрым "присяжным" журналистом о нежелательности весенних колебаний в надоях, строительстве нового корпуса дома престарелых на спонсорскую помощь и о судьбе порта и комбината, где китайские братья взялись совместно с нашими братьями хоть что-то наладить из нужного.
Как ни странно, удалось Арсению добыть старушкин адрес. Все подходы к ней теперь, после ночного сидения, были перекрыты, как сибирской плотиной, медпосты выставлены на этажах, и все попытки проникнуть в чужые угодья пресекались вздрюченными дежурными. Осуществил Полозков это мероприятие в предельно лаконичной манере. После перевязки он пошуршал в руке случайно попавшей к нему Ритиной купюрой и, скромно потупясь оставшимся глазом, заявил симпатичной пройдошистой сестричке:
Условный некий край находится у края катастрофы. Теснимый, сжимаемый крепкими соседями, край оползает и оседает. Лучшие люди края – шизики-ученые огромного компьютерного мозга «Большой друг», неприметные, но хитроумные слесаря и дотошные сотрудники Краеведческого музея мечутся в поисках выхода из ямы наступающего будущего, оздоровления сознания и выхода жизни края из тупика. Чумные пассажиры «Философского паровоза», восторженные создания из Училища девиц и главный герой – упрямый, но ленивый созерцатель, сотрудник «Цеха прессовки слов в фонд будущих поколений» – решают для себя сложную задачу – трудиться и отдать все силы для продолжения жизни, за поворот края на путь прогресса и знаний.
Некоторым кажется, что черта, отделяющая тебя – просто инженера, всего лишь отбывателя дней, обожателя тихих снов, задумчивого изыскателя среди научных дебрей или иного труженика обычных путей – отделяющая от хоровода пройдох, шабаша хитрованов, камланий глянцевых профурсеток, жнецов чужого добра и карнавала прочей художественно крашеной нечисти – черта эта далека, там, где-то за горизонтом памяти и глаз. Это уже не так. Многие думают, что заборчик, возведенный наукой, житейским разумом, чувством самосохранения простого путешественника по неровным, кривым жизненным тропкам – заборчик этот вполне сохранит от колов околоточных надзирателей за «ндравственным», от удушающих объятий ортодоксов, от молота мосластых агрессоров-неучей.
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.