Прощай, Ариана Ваэджа! - [55]

— Понятно! — Полина отвела глаза. Она смотрела уже не на цветы, а на металлическое блюдце, окантованное фантастическими животными, замершими в неестественных позах.

— Павел, ты не опоздаешь на поезд? — нашла выход из затянувшейся ситуации Лиза.

И он живо поддержал ее:

— О, да! Надо поспешить! Выздоравливай… дорогая! Вернусь из экспедиции — обязательно навещу!

Они вышли из здания больницы, из этого замкнутого, дущащего своей костлявой рукой пространства. В лицо ударил свежий бриз со стороны Екатерининского канала, с той самой стороны, где жил Кондратьев. Он наполнял безжизненные клеточки новыми силами и новым смыслом.

— Поедем ко мне! — он взял ее за руку, свободную от зонта. — Только прошу, не задавай мне никаких вопросов! И тем более — по поводу Веры или Полины… Просто скажи «да» или «нет». И я пойму.

Лиза опять покрутила зонтом, словно гадая на ромашке — «любит» — «не любит»:

— Хорошо. Я скажу «да»!

* * *

Когда ушел Павел, Вера достала из прорезного кармана, из складок платья, письмо. Его написал Арбенин еще в первую неделю экспедиции. Устроилась в кресле-качалке и начала читать.

«Не думал, милая Верочка, насколько ты станешь мне близкой именно сейчас, когда так далеко от меня… Всегда считал, что расстояние отдаляет людей, а оказалось наоборот: чем дальше дистанция, тем кажешься мне роднее и ближе… Вот сейчас вернулся в гостиницу после тряски на повозке, нескольких километров пешим ходом — по курганам, по лесу и вязкому берегу речки и нет бы отдохнуть — ноги не держат, а рука тянется к листку бумаги.

Мысли мои птицами летают над головой, трудно их собрать, потому что виноват перед тобой. И даже не один раз… Сейчас вот жалею о том, что отдалился от тебя перед поездкой — хотел подготовиться к экспедиции, чувствуя ответственность руководителя. Однако, грешен, сам, и без боя, сдал бразды правления Кондратьеву. Ты поймешь меня, когда приеду и подробно расскажу, почему я это сделал. А сейчас только скажу, что — ради тебя, точнее, ради продолжения наших отношений. Будь по-другому, ты начала бы меня презирать за то, что испортил себе карьеру…

Однако, потом об этом, потом, родная…

Да, я очень жалею о том, что не настоял на свадьбе в июне. Но… мне показалось, что и ты хотела взять тайм-аут…

Верочка! Может, из-за того, что мы в разлуке, снятся мне не самые приятные сны. На сердце — тревога, как будто впереди — что-то ужасное! Боюсь ли я этого? Не знаю. Но — чувствую приближение неизбежности… Да, если до тебя дойдут какие-то скверные слухи обо мне, не верь никому на слово! Есть люди, готовые облить меня грязью… Вот вчера пропал в экспедиции один камень, амазонит, и некто подбросил его мне. Думаю, что этот некто сделает еще какой-нибудь шаг, чтобы опорочить мое имя. Еще раз прошу: не верь никому, что бы ни случилось!

С надеждой на очень близкую встречу, твой Николай».

Она свернула листок бумаги и сунула его снова в карман. «Эх, Николя… — тоже птицей, только уже бескрылой, трепетались ее мысли. — Не повернуть время вспять, не изменить вчерашний день! Я вот тоже грешна перед тобой!»

В прихожей послышались голоса. Вера встала с кресла и подошла к двери. Так задумалась, что не заметила, как пришли родители.

— Верочка! — голос отца оторвал ее от тяжелых дум. — Ты где? Мы уже вернулись!

Она вышла в холл и бодрым голосом, словно ничего и не случилось, громко сказала:

— Чудесно, папочка! И как там, у Строгановых?

— О, у них все так же замечательно! Давно мы с мамой не выходили в свет!

— А почему? Да потому, что расколол свое сердце надвое: половинка — в Санкт-Петербурге, а вторая — в Афинах! — Любовь Ильинична произнесла эту фразу без ворчливости и чувства обиды, потому что давно с этим смирилась.

Вера совсем близко подошла к родителям:

— Как я счастлива, что у меня есть вы! А ты, мамочка, прости меня, что последнее время немного отдалилась… Конец учебного года… Нет, даже не это — я очень переживала за наши с Николаем отношения, а вот сегодня… получила от него письмо…

— Вера, милая, поздравляю! — Любовь Ильинична тепло обняла ее и прижала к себе.

Глава 21

Старожилов прогуливался по перрону и нервно поглядывал на часы. До отправления поезда оставалось не больше десяти минут, а Кондратьева все еще не было. «Руководитель экспедиции — а ведет себя как мальчишка! А если опоздает? И куда же он мог еще зарулить, если не к даме? — размышлял пермский географ. — А еще меня приглашал к себе… А сам, поди, только и думал, чтоб я отказался…».

Он еще раз посмотрел на часы и подошел поближе к вагону. Что делать, если не придет? Ехать? Да, ехать в любом случае надо. Экспедиция перед дилеммой: почти как перед приговором «казнить нельзя помиловать»… Вот и сидят люди в ожидании: продолжать работу или возвращаться домой.

— Антон Федорович! — прервал его размышления Кондратьев. — Я уже здесь!

Он шел торопливым шагом, почти бежал, со стороны здания вокзала.

— Да что же это вы, милостивый Павел Ильич? Я тут испереживался… Думал, один поеду…

Его голос потонул в гудке паровоза, и географ только махнул рукой и вскочил на подножку, обхватив свободной рукой небольшой дорожный баул.

Кондратьев, запыхавшись от пробежки, последовал за ним.