Прощай, Ариана Ваэджа! - [54]

— Лиза не пришла? — как можно беспечнее спросил Павел, не опускаясь до мужицкого «Кто там приходил?»

— Нет! Принесли корреспонденцию… А Лиза будет с минуты на минуту, так что…

— Да-да, я уже ухожу!

Он неторопливо поднялся с дивана и подошел к Вере, по-дружески обнял ее:

— Сегодня уезжаю. Скорее всего, до сентября… Так что не говорю «прощай», а только «до свидания»! До нашей счастливой встречи!

«Да-да, — подумала она. — Вот сейчас особенно четко слышится стекло в голосе… Вроде бы — искренность, но в то же время — безразличие…А ведь сказал примерно то, что и Николя!» И Вера в ответ на эту фразу лишь усмехнулась.

Он спешным шагом вышел из дома Арзамасцевых, не оглядываясь. Однако… не успел миновать арку перед парадным, как… увидел Лизавету. Она шла в воздушном небесном платье, складки которого развевались от легкого июльского ветерка, с раскинутым над головой таким же голубым зонтиком.

— Павел? — приостановилась и удивленно вскинула темно-коричневые дуги бровей. — А ты ведь… в экспедиции…

— Вот… приехал всего на денек!

— Проведать Веру?

— Конечно!

— О-о-о, истинный рыцарь! Не много найдется кавалеров, чтобы на свидание в такую даль приезжали! И как? Все нормально?

— Да!

— Тогда до встречи! Увидимся!

Они уже пошли каждый своей дорогой, когда Кондратьев, чуть замешкав, остановился.

— Лизанька!

— Да-да! — обернулась она.

— Подожди…

— Что, Павел?

— Мы с тобой друзья?

— Без спора!

— Можешь изменить свой маршрут? Думаю, с Верой у тебя сейчас не самые неотложные дела, а у меня вечером поезд…

— Ты что-то хотел?

— Да. Давай навестим Полину! Я ведь ее с тех пор ни разу не видел…

Лиза в растерянности остановилась, раскрытый зонт над ее головой сделал несколько вращательных движений то в одну, то в другую сторону, словно повторяя сбивчивые мысли своей хозяйки.

— Полину? — переспросила она. — А впрочем, почему бы и нет…

* * *

В больнице пахло чистотой и стерильностью. От белого цвета на стенах, на медперсонале и даже — на первом же букете цветов, который они увидели в приемном покое, в глазах рябило. Может быть, потому, что именно белый цвет состоит из всех цветов радуги? По крайней мере, так утверждают ученые. Кондратьев бросил взгляд на вихрастого паренька, державшего этот ослепительный букет. «Боже! А мы ведь даже цветы не купили! Как сели в машину возле Вериного дома, так и приехали сюда — с пустыми руками!» — пронзила острая мысль.

Парень сидел на жестком диванчике, понурив голову, какой-то вовсе не радостный.

— Что-то случилось? — участливо спросил его Павел, присаживаясь рядом.

— Бабушка умерла… А я вот пришел ее поздравить… Сегодня именины у нее…

— Не Анной звали? Сегодня у них День Ангела.

— Анной… А вы к кому?

— К… девушке… — он чуть было не сказал «к невесте», но вовремя остановился.

— И — без цветов? Так возьмите мои! — и парень вложил свежий букет в руку Кондратьева.

— Как-то неудобно… — пробормотал тот, но с удовольствием принял несостоявшийся подарок для старушки.

Они дождались старшую медсестру, которая отлучалась буквально на пару минут со своего поста, и та проводила их в палату.

…Ее кровать стояла рядом с окном, а вплотную к ней — невысокая тумбочка, чтобы удобно было дотянуться, не вставая. Именно на тумбочку и бросил свой первый взгляд Кондратьев, переступив порог палаты. На ней стояло металлическое блюдечко, по которому бегали лучи солнца, создавая зайчиков.

— Ты? — удивленный голос Полины первым перерезал застоявшуюся тишину помещения. — Вот не ожидала!

Он не увидел своей Полины — с искрами веселья в бездонных голубых глазах, со счастливой улыбкой на ярких соблазнительных губах и в пурпурном золотистом наряде на точеном теле. На кровати, среди белого постельного белья, лежала такая же белая, с многочисленными бинтами на голове — незнакомая ему девушка. Повязки прикрывали и ее лицо, так что невозможно было уловить мимику, и только по интонации голоса можно было определить ее настроение. Скорее всего, жизни этой девушки уже ничто не угрожало. Находилась она в состоянии душевного равновесия, это бесспорно. И казалась не просто спокойной, а — даже уставшей от этой безмятежности.

— Как ты?

Первая фраза, слетевшая с губ Павла, показалась ему затертой до неприличия, и он тут же как можно естественнее сказал другую:

— Рад тебя видеть, Полина!

— Даже так? А ты, Лизавета? Тоже рада? — она устремила свой пронзительный пристальный взгляд в свою подругу, которую видела всего один раз после аварии.

— Конечно, Полиночка! Знаешь же, сколько у меня хлопот!

Он подошел поближе к ней и положил цветы на тумбочку:

— Это тебе! Выздоравливай! Да… А может быть, чем-то помочь? Лекарствами какими или еще чем…

— Все у меня есть, не беспокойся! А за цветы спасибо!

Она протянула руку, дотронулась до ближайшего длинного стебля с аккуратными зелеными листиками и бережно отделила от него один цветок:

— Люблю садовую ромашку! Она такая застенчивая…

И молча начала отрывать лепестки, видимо, гадая, «любит» — «не любит».

— Не любит! — с сожалением, по-театральному, объявила результат. — Так и думала! Другого и не ждала…

— Я ведь сейчас в экспедиции… — он не сводил взгляда с ее синих глаз, которые казались сейчас еще больше, но без того самого огня, что горел когда-то. — Вот сегодня заехал по делам, а так… до начала учебного года буду на Урале…