Прощай, Ариана Ваэджа! - [50]

— Я тебя слушаю!

Она произнесла эту фразу немного суховато, и Арбенин почувствовал в нотках голоса некоторую отчужденность. «Что это с ней? — промелькнула мысль. — Или действительно нездорова? Или… А что же еще? Неужели обиделась на меня, что не поторопился со сватовством? Что отложил помолвку?»

— Ты, наверно, хотела… чтобы мы обручились до моего отъезда? — чуть слышно произнес он.

Вот сейчас она скажет «да» и все встанет на свои места… Хорошо, когда все понятно. Но Вера ответила:

— Нет! Я же была с тобой солидарна в этом!

Ответила несколько театрально, потому что бесстрастно-холодным тоном и громче обычного. При этом ее спина держалась необычайно ровно, а гладкие розовые складки мягкой волной опускались с коленей до пола. Казалось, что Вера сидит на троне.

«Что же с ней? — продолжали роиться мысли Арбенина. — Такой я ее не видел… Видимо, нагрузки конца учебного года…»

— Ты устала на работе! — взгляд его пристальных коричневых глаз поймал ее слегка потупившиеся кофейные озера и не отпускал их. — Конец учебного года… Да?

Она стиснула зубы, словно пытаясь заглушить острую боль и, не отводя взгляда, ответила:

— Да. Я устала!

«Это действительно так! Ты не солгала!» — поддержал ее первый внутренний голос. А второй только поправил: «И устала ты, дорогая, от бурного постельного романа…»

— Хорошо… — Николай слегка дотронулся пальцами до ее ладони, лежащей на поручне кресла. — Да у тебя холодные руки! Нет! Тебе явно нездоровится!

Он поцеловал эти тонкие длинные пальцы — маленькую и доступную частичку самой дорогой и желанной женщины и тут же поднялся с диванчика:

— Верочка! Что бы ни случилось с тобой, знай, что я сделаю все… — он замолчал, вспомнив, что именно для того, чтобы сохранить свою репутацию в ее глазах, пришлось согласиться с предложением Кондратьева отказаться от руководства экспедицией. — Сделаю все возможное, чтобы ты… была счастлива…

Уже перед дверью он оглянулся:

— Береги себя! И поправь здоровье… Я скоро вернусь… Ты даже сама не представляешь, как это будет скоро… Совсем не заметишь, как пролетит время… Вера! Я не говорю «прощай», я говорю «до свидания»!

Она молча наслаждалась его волнующим голосом, но не встала, чтобы проводить.

* * *

Солнце катилось к горизонту уставшим за день шаром — медленно и степенно, как и подобает всему великому и властному. Оно скользило по накатанной веками дорожке, невзирая на войны и природные катаклизмы, а что уж говорить о людских настроениях! Уходящие лучи солнца начали слепить Вере глаза и она встала с кресла и задернула бордовый бархат. «Странно… — повисла в голове мысль. — За окном безоблачный день последней недели июня, а на душе не по-летнему гадко и сумрачно…».

Она продолжала сидеть розовым изваянием, откинувшись на спину и слегка раскачиваясь, устремив свой взгляд в единственное на стене яркое пятно — картину «Роза на кинжале». Ее она изучила до мельчайших подробностей, до последней трещинки и застывшего сгустка краски, и все равно продолжала смотреть, словно надеясь получить из этого полотна, как из портала в другие миры, заветную весточку.

Тренькнул звонок в прихожей. Девушка вздрогнула: «Кто там еще? Начнут жалеть, уговаривать… Может, Лиза? Вроде бы обещала сегодня заехать…»

— Не ждали? Небось, думали, что приеду не сегодня? — до боли родной и знакомый голос отца разрезал застывшую тишину холла и эхом откатился к двери Вериной комнаты.

— Что ты, дорогой! — Любовь Ильинична, очень ровная, сдержанная женщина, не собиралась скрывать радостное возбуждение. — Я тебя… каждый день ждала…

В тот момент, когда Вера пулей вылетела из своей комнаты, родители стояли, молча обнявшись. И она нырнула под его крупную крепкую ладонь, лежавшую на плече мамы.

— Верочка! Дорогая! — он обнял и ее, успев провести рукой по ее волне волос, слегка сбившихся от бега. — Все в порядке?

Он слегка отпрянул назад, чтобы заглянуть ей в глаза. Как бы ни старалась Вера держаться естественно, но проницательный отцовский взгляд уловил некоторую затуманенность и нездоровый блеск в слегка припухших карих озерах.

— У тебя проблемы?

— Нет, папа, все в порядке… — его дочь оказалась плохой актрисой.

Валерий Петрович, однако, не стал заострять на этом свое внимание:

— Хорошо, передохну с дороги… Поговорим после ужина.

* * *

— Верочка, ну теперь рассказывай: у тебя неприятности на работе? — глава семейства Арзамасцевых, чуть прищурившись, внимательно разглядывал ярко-голубыми глазами ее слегка бледное лицо.

— Скорее… не на работе…

— Поссорилась с Николаем?

— Нет, папа! Нет! Он уезжает в экспедицию…

— Фу ты! Не на войну ж провожаешь! А я было подумал… — Валерий Петрович облегченно выдохнул. — Вспомни, сколько раз уезжал я… и как видишь, благополучно возвращался…

Они сидели в отцовском кабинете на кожаном коричневом диване, обнявшись, как в те времена, когда маленькая Верочка, улучив момент, когда отец оставался один и, как ей казалось, был не очень занят, забегала сюда. Ей казалось, что в этом помещении находится кусочек царства Древней Греции или Древнего Рима, а может быть, и перекресток этих миров, а ее папенька — Главный смотритель, именно смотритель, потому что в его кабинете было все то, за чем нужно присматривать: толстенные книги, многие из которых походили на дряхлых стариков, плакаты со странными картами на непонятных ей языках и даже — макеты необычных строений. На одной из стен висели маски, привезенные из разных стран и подаренные друзьями и коллегами. Эти маски казались ей живыми, но замершими с определенными гримасами по воле именно Смотрителя. Может быть, они выполняли его указ и состояли у него на службе?