Прощание славянки - [4]

– Рота подъем! Приготовиться к построению на физическую зарядку, построение через две минуты! – зычный рев дежурного проникает в сознание, пробуждая ненависть к жизни и так громко орущему дежурному. С завистью смотрю на Одинцова Максима, который ладно и быстро одевается, в то время как я не могу попасть ногой в штанину. Конечно, ему легче, он пришел в училище после суворовского училища, или, как с гордостью говорят сами суворовцы, после кадетки.

Не знаю, чему их там учили, но все азы военной службы они знают от и до, а больше всего поражают их дружба и жесткое следование каким-то своим канонам и кодексу чести.

На бегу застегивая галифе несусь в строй, впереди стелющейся кошачьей походкой летит радостный Максим, он уже в туалет успел забежать – счастливчик.

После зарядки насмешливо улыбаясь, он предлагает:

– Сергей, вот ты постоянно не успеваешь на утренний осмотр, хочешь, научу что делать?

В казарме, когда народ рванул умываться, он взял мои сапоги и поставил их нашему чистюле – Сереге Плошкину, который уже умывался, а его – такие же грязные – поставил ко мне. Плошкина все недолюбливали за постоянные ковыряния в носу и постоянное подчеркивание перед всеми, а в основном перед сержантами, какой он старательный, все успевающий курсант.

– Теперь главное не прозевать, когда он их тебе начистит, и назад обменять, а я отвлеку, – озорная улыбка мелькнула на его лице, – а сейчас быстро умываться, а то прозеваем.

Когда Плошкин поставил мои начищенные сапоги возле своей кровати, Одинцов весело подмигнул мне и с серьезным выражением крикнул ему:

– Плошкин, к телефону!

Пока тот ходил к телефону, который находился возле входа в спальное помещение, мы быстро поменяли сапоги и обулись. На недоуменный вопрос вернувшегося Плошкина Максим пожал плечами:

– Извини, наверное, ошибся.

Минут через пять, когда дали команду приготовиться к построению на утренний осмотр, раздался негодующий рев Плошкина:

– Какая сволочь мои сапоги надевала?

Максим с серьезной миной убеждал его, что никого не было, а сапоги грязные потому, что он просто забыл их почистить. Тот недоверчиво крутил головой и до самого завтрака ходил задумчивый, а мы еле сдерживали смех.

Наш номер с сапогами Плошкин раскусил на пятый день, после чего подписал сапоги внутри голенища, и чистил их только после того, как несколько раз не удостоверится, что это его сапоги, а с нами не разговаривал два дня.

Кроме Максима в нашем взводе учится еще один кадет – Коренев Андрей, полная противоположность Максиму, но такой же надежный и так же жестко следующий кадетским принципам.

После того, как Коренев схлестнулся с Онищенко, они стали поддерживать нейтралитет. Меня поразило, как моментально во время ссоры рядом с Кореневым встали плечом к плечу все кадеты роты. Они были силой, с которой приходилось считаться всем, начиная от солдат до офицеров. Мы, пришедшие в училище после школы, смотрели на незнакомые нам до этого времени армейские отношения, когда сильный диктовал свою волю слабому.

Я в некоторой степени считал себя виновником их конфликта, и мне хотелось загладить перед Андреем свою вину. От родителей мне пришла посылка с конфетами, пряниками и салом, и я, отрезав шмат сала и отложив конфет, подошел к Кореневу.

– Угощайся! Это тебе!

Он взглянул на меня удивленно и насмешливо.

– Спасибо, но не надо.

– Почему? – искренне удивился я.

– Хочешь поделиться посылкой, так делись со всеми, а не только со мной. Не ставь скотские потребности желудка выше духовных потребностей человека.

Он так и не взял ничего. Ни один кадет ни разу не взял ничего у кого-либо из чужих. Что вызывало наши пересуды и подозрение о существовании какой-то кадетской мафии и о каком-то моральном запрете брать угощения от других. Взятая кадетом у кого-нибудь конфетка расценивалось ими самими как унижение и попадание в зависимость от другого человека, которому ты становишься хоть чем-то обязан. А зависеть они ни от кого не хотели.

Не знаю, как так сложилось, но к концу первого курса деление на кланы кадетов, солдат и пиджаков постепенно исчезло, и у нас все-таки сложилась крепкая дружная четверка – кадеты Коренев Андрей и Одинцов Максим, я (пиджак) и как-то примкнувший к нам бывший солдат Онищенко Генка – мой обидчик, двухметровый верзила, косая сажень в плечах. Несмотря на тот злосчастный конфликт, они сблизились с Кореневым. Во многом их взгляды на жизнь совпадали, и они обожали о чем-нибудь спорить, зачастую так и не приходя к единому мнению, но уважая взгляды друг друга.

Онищенко пришел в училище после службы в армии, поначалу держался особняком и ни с кем особо не дружил. На училищных соревнованиях стал чемпионом по гиревому спорту, всеми считался туповатым и простым. Однако случайно выяснилось, что он пишет стихи, и его ждала участь отчуждения и непонимания, так как тот, кто в армии хоть чуть-чуть отличается от общей массы – вызывает насмешки и становится объектом шуток. Но когда кто-то для смеха стал просить Генку почитать свои стихи, чтобы поиздеваться над ним, неожиданно Генку поддержал Коренев, громко и жестко произнеся:

– Не мечите бисер перед свиньями.