Прощание славянки - [33]

Возвращаться в Союз было страшно. Чтение советских газет, о том, что творилось в Союзе, пугало похлеще любого фильма ужасов. В каждом отпуске, выезжая на Родину, мы видели, как все принципы и идеалы втаптываются все сильнее и сильнее в грязь. Эту идеологическую брешь вдруг за очень короткое время заполнили западные боевики и порнофильмы, в открытую крутившиеся в выросших везде, как грибы после дождя, видеосалонах. Стало модно смеяться над патриотизмом и Родиной, стало модно быть продажным и брать взятки, стало модно быть крутым и жестоким.

Нас должны были выводить в конце года, поэтому все офицеры во время отпусков вывозили свои семьи на родину. В начале лета и я, загрузив в машину самые ценные вещи и посадив в нее жену с трехлетним Игорьком, на своем видавшем виде «Форде» выехал в родную страну. После Запада пересекая советскую границу, оказываешься в совершенно другом мире. Брест напоминал огромную барахолку, где воруют, грабят, убивают, кидают и где можно купить все, что пожелаешь. Поэтому, миновав эту клоаку, мы вздохнули с облегчением.

Но, оказывается, радовались рано. В небольшом белорусском городке, на заправке, где я заправлял своего стального коня, из подъехавшей сзади бежевой «шестерки» вышел крепкий парень. Проходя мимо моей машины, набитой вещами, он почему-то внимательно поглядел вовнутрь, где спала жена с сыном и мило мне улыбнулся, как старому знакомому. Я тоже удивленно улыбнулся и пожал плечами. Парень заправляться почему-то не стал, а сел в машину и уехал, на прощанье помахав мне рукой. Я удивился приветливости местных жителей и помахал ему. Однако оказалось, что мы не расстались. На выезде за городом меня ждал уже знакомый парень, который стоял возле своей машины, мило улыбался и знаками показывал, чтобы я остановился. В его машине сидело еще двое человек, и трое сидело в стоящей рядом красной «семерке». Я слышал от наших офицеров, что на дорогах стало опасно ездить, но чтобы вот так, в открытую грабить на дорогах?! Мне стало страшно. Страшно за жену и ребенка. Страшно от той наглой самоуверенности, с которой нас тормозили. Они чувствовали себя хозяевами жизни, а я был для них одной из козявок, которую можно раздавить.

Останавливаться я не стал. Я проскочил мимо них, в надежде, что они меня с кем-то спутали, но увидел, как он разъяренный заскочил в машину, и они кинулись за мной в погоню. Если бы я знал трассу, я бы хохоча ушел от них на своем стареньком «Форде», даже битком груженом вещами. Но дороги я не знал. После того, как пару раз чуть не слетел с дороги, чудом вписавшись в поворот, я понял, что не могу выжать из машины все, что возможно, без риска для жизни. Они знали трассу как свои пять пальцев, и через пару километров догнали меня и, пристроившись рядом, знаками показывали мне остановиться. Уже темнело, на трассе становилось все меньше и меньше машин, и можно было предположить, что ждет меня и моих родных, если я встану. Они обошли меня, и ушли вперед. Я увидел их на трассе через километр, где дорога немного сузилась, и они своими машинами просто-напросто перегородили мне путь. Интуитивно я почувствовал, что могу проскочить по краю обочины, и если повезет, то может быть никого и не зацеплю. Потому что если зацеплю, то на полной скорости уйду в кювет, что означало для меня и семьи верную смерть. Терять было нечего, я надавил на газ и направил машину вперед.

Мне повезло. Я проскочил. И увидел впереди огни какой-то большой деревни, где можно будет спрятаться. Где они, может быть, побоятся нас тронуть. В зеркало я увидел испуганные глаза жены, которая проснулась от дикой гонки и прижимала к себе ничего не подозревающего Игорька. До деревни было около километра, дорога лежала прямая как стрела и я выжимал из машины все ее лошадиные силы, чтобы заработать себе фору в расстоянии и хоть немного оторваться от преследования. Наступившая темнота была на руку, и, влетев в деревню на дикой скорости, я резко сбросил скорость, погасил фары и в темноте свернул в переулок, затем еще в один и еще. Я напряженно вглядывался в темноту ворот и, наконец, увидел то, что искал – черноту распахнутых створок ворот, куда и вогнал свою машину. На мое счастье там ничего не стояло, машина вошла и, выскочив из нее, я кинулся к воротам и затворил их. Из дома вышел старик, удивленно рассматривающий машину и нас.

– Батя, помоги, – обратился я к нему, – заплачу, сколько надо, дай переночевать. С семьей еду. Гонятся за мной.

– Совсем обнаглели, – покачал головой старик, – средь белого дня грабят, а ты в ночь пошел. Ну что стоите, заходите в хату, коль заехали, дитя хоть на кровать положите.

Мимо дома несколько раз проехали, освещая фарами ворота знакомые мне машины, но деревня хранила молчание.

1991 год. Кыргызстан. Коренев Андрей.

Августовский путч ГКЧП мы пережили в глубоком недоумении. Необходимость смены власти витала в воздухе, все напряженно ждали, что же произойдет, хотя никто ничего не понимал, все запутались, но Горбатый натворил слишком много глупостей, чтобы оставить все по прежнему.

Конечно, замысел был дерзкий, но слишком робкое исполнение привело к его краху. Вся страна с удивлением наблюдала за «детской революцией», происходившей в Москве, чуть-чуть в Питере, и более нигде.