Прощание славянки - [18]

Я кивнул головой в знак согласия и объяснил ему, откуда пришел.

– А, военный! А я басмач. Отец басмач был. Дед басмач был.

– А у меня отец красноармейцем был, басмачей гонял. Дед красноармейцем был, басмачей гонял, – в тон ему ответил я, и мы рассмеялись.

– Со мной пойдешь. Там тропу твою покажу.

Старик усадил меня на ишака, на которого я уселся только из-за экзотики, так как никогда не катался на них. Но когда я проехал на нем вдоль обрыва, где этот ишак спокойно вышагивал прямо по краю пропасти, мне показалось что все-таки свои ноги надежнее и я слез с него.

Душа пела, вокруг открывался изумительный вид: впереди на многие десятки километров предо мною простирались горные хребты, которые я покорил, за ними светло-желтой полосой выступали Каракумы. Необычный контраст гор и пустыни поражал своим великолепием и красотой. Взглянешь назад, глаза невозможно отвести от вздымающихся все выше и выше гор, манящих какой-то грустью, вечностью и тайной.

Через несколько километров старик остановился.

– Все. Мне сюда. Там мои кошары. Будешь идти, в гости заходи. Тебе туда. Вот тропа. Она в долину идет. В долине дорога к тебе.

– Спасибо, – поблагодарил я его. Мы тепло расстались.

К батальону я вышел, когда солнце ушло за горный хребет и быстро стало темнеть. Уставшие ноги натужено гудели, но гордость за то, что я не сдался горам, и они смирились со мной, что я им не по зубам, с лихвой компенсировала все физические страдания.

Генка посвятил БРОСу песню, которую все полюбили. Частенько по вечерам мы подпевали ему:

– Уходят ребята

В Афганистан.

Мы знаем – домой

Возвратится не каждый,

Но чин офицерский

Нам Родиной дан,

И дали мы Родине

Клятву однажды…

В Афганистан я поехал первый. Генка с тоской и завистью смотрел на мои сборы. Вывод из Афганистана наших войск должен был начаться в ближайшее время, и я понял, что он боится не успеть попасть туда.

– Не переживай, успеешь, – утешил я его. Мы обнялись.

– Береги себя, – попросил он.

Я кивнул и пошел, не оглядываясь, чтобы не травить душу. Впереди была неизвестность, а позади оставались друзья, с которыми прошел в горах не одну сотню километров.

1988 год. Жуков Сергей

Вот, наверное, удивятся Андрюха с Генкой, когда узнают, что в Афганистан я попал раньше их и без всяких рапортов. Часть, в которую я прибыл для прохождения службы по окончанию училища, находилась под Питером, и туда довольно часто наведывалось военное командование. Основной задачей офицеров части было постоянное поддержание идеального состояния военного городка на случай приезда высоких гостей. В казармах всегда что-то подбеливалось, подкрашивалось, трава и деревья подстригались, на плацу линии разметки подновлялись и тому подобное. Мы не вылезали из казарм до утра, подготавливая солдат к бесконечным строевым смотрам, следя за тем, чтобы размеры бирок на противогазах, вещмешках, лопатках и прочей амуниции были установленного образца и однообразно пришиты. Чтобы соблюдались все требования клеймения шинелей, кителей, брюк. Чтобы были одинаково подписаны сапоги. Чтобы у каждого солдата в головном уборе были три иголки с тремя цветами ниток, и каждая нитка по семьдесят сантиметров длиной. Чтобы у каждого солдата в военном билете лежали переписанные красивым почерком обязанности солдата перед построением и в строю. И еще сто различных «чтобы».

Вторым направлением службы была муштра. Чтобы поражать воображение начальства своей выправкой. Чтобы пугать врагов своими бравыми патриотическими песнями, лихо исполняемыми запевалами. Чтобы подготовиться к параду на седьмое ноября. Чтобы пройти торжественным маршем в День победы. Чтобы получить очередную звездочку и должность за пунктуальное и точное исполнение еще одной сотни этих «чтобы».

Через месяц службы я затосковал. Я понял, что надо либо срочно уходить отсюда, либо скоро я разучусь думать, и стану одним из многих тысяч бездушных роботов, знающих две фразы: «Так точно!» и «Никак нет!».

Вариант подвернулся быстро. На одного политработника пришла разнарядка в Афганистан. Он уже прослужил здесь несколько лет и остатками мозга понимал, что полученные им в этой части навыки вряд ли пригодятся ему в Афганистане. Жить ему хотелось, тем более у него была семья. Поэтому стали искать добровольца на его место, и я, не раздумывая, согласился.

В Кабульском аэропорту нас определили в «отстойник», где по несколько дней приходилось проводить прибывшим, пока придет их очередь попасть в штаб армии. В одну из ночей аэропорт обстреляли ракетами, и одна из ракет взорвалась возле «отстойника». Несколько осколков пробили его тонкие стены, легко ранив двух молодых лейтенантов. Когда их увозили, все смотрели на них с уважением. Два дня в Афгане и уже ранены!

Штаб армии располагался в бывшем дворце Амина, мрачноватом здании на возвышенности, откуда хорошо просматривался почти весь город. Получив в штабе армии документы на откомандирование меня в Пули-Хумри, где базировался мотострелковый полчок, я с несколькими офицерами поехал снова в аэропорт, теперь уже для убытия к месту службы. Поехали поздно, когда с полученными документами собрались все офицеры, прибывшие для службы в Афганистан. По городу самим перебираться было опасно, что и запрещалось, поэтому нас и повезли на двух уазиках, под охраной БТРа. Я ошарашено смотрел, как БТР подрезал в этот вечерний час все попадающиеся на пути легковые машины афганцев, которые, завидев мчащуюся на огромной скорости железную махину, послушно прижимались к обочине. Что такое светофор, видимо, не знал никто. Право проезда первым было у того, кто имел оружие и больший по размерам автомобиль.