«Прощание славянки» - [70]

На набережной вдруг посреди ночи заиграл оркестр. Все встали на скамейки, чтобы лучше видеть.

У памятника остановился белый микроавтобус, из него шумно вывалилась уже изрядно пьяная стайка гостей. Жених вытащил на руках из автобуса невесту и тяжело понес ее к бронзовому кумиру, как новую жертву. Для них и грянул бродячий оркестр. Не оркестр, а всего два музыканта — тромбонист и трубач. Но они играли марш Мендельсона так слаженно, что казались целым оркестром.

Я вспомнил, что где-то тут на Английской набережной находится Дворец бракосочетания, и молодоженов первым делом везут к Медному всаднику фотографироваться. Как же здесь посреди ночи оказалась столь припозднившаяся пьяная свадьба?

Скорее всего, бракосочетались они не здесь и уже посреди застолья вспомнили, что не выполнили пункт обязательной свадебной программы, и решили навестить Безумного Императора. Они не знали, что принесли себя в жертву бронзовому кумиру. Они считали его своим посаженым отцом.

Из-за гранитной скалы вдруг выскочил с диким криком бородатый человечек в синем рабочем халате, в резиновых сапогах, с вилами наперевес. Свадьба замерла. Смолк оркестр. Я подумал, что это дворник хочет утихомирить не вовремя расшумевшихся гуляк. Но человечек взял вилы «к ноге», поправил на седой голове корону из серебристой конфетной фольги и пропитым голосом стал орать какую-то стихотворную чушь.

Он изображал Нептуна! А вилы, тоже украшенные фольгой, изображали трезубец морского царя. Два безумных владыки встретились. В остановленном времени…

— Горь-ко! — хрипло заорал Нептун в резиновых сапогах.

— Горь-ко! — подхватили вразнобой гости у памятника.

— Горь-ко, — дружно поддержали с катера французы.

— Музыку! — закричала Людмила. — Есть на этой посудине музыка? Я хочу танцевать!

Котяра спустился в рубку. И тут же зазвучала музыка. Знакомая. «Тень твоей улыбки». Людмила танцевала с Жоржем, Константин пригласил Натали.

Я прошел по узкой приступочке на нос катера. Катер пошел вдоль Васильевского острова к стрелке. Я не смотрел на окружающие красоты. Настроение было паршивое.

Я не заметил, как ко мне подсела Натали.

— Я не понимаю, Слава, — сказала она.

— Что ты не понимаешь?

— Зачем конспирология? Ведь история очень понятная вещь.

— История — тайна. Загадка, которую нужно разгадать.

Она пожала плечами:

— Зачем? История — это жизнь. Народы, как люди, живут, стареют и умирают. Разве нужно разгадывать жизнь?

Я-то надеялся, что она подсела ко мне совсем не за этим. Нехотя, я стал ей объяснять:

— История уже давно перестала быть природным процессом, когда судьбу народов решали землетрясения, войны, потопы и солнечная активность. Теперь судьбу народов определяют секретные «черные кабинеты». Их тайны я и пытаюсь разгадать…

— О-о, — сказала Натали.— Это очень опасная профессия, Слава.

— Натали! — крикнул с кормы Константин. — Куда ты пропала? Тащи сюда конспиролога! Мое здоровье пьем!

Когда мы вернулись на корму, Константин орал на Котяру:

— Отстань! Что ты привязался к профессору?! Не был он здесь в мае! Не был! Ты путаешь его с кем-то! Отвяжись от человека!

Потом все опять пили шампанское и танцевали. И катер, сделав круг у «Авроры», пошел опять к Медному всаднику. За столом мы с профессором остались с глазу на глаз. Он спросил меня:

— Послушайте, Слава, вы читали пушкинскую «Историю Петра»?

— К сожалению, он не успел ее дописать.

— Но сохранились же его планы, черновики, — не отставал профессор. — Они опубликованы. Вы их читали?

— Я знаю, что самые важные черновики пропали после обыска в его квартире. Самые важные семнадцать тетрадей о последних годах царствования Петра.

Я стал раздражать профессора. Он вопросил меня нервно:

— Неужели вы думаете, что великий Пушкин разделял ваши взгляды?

— После дуэли с Дантесом европейские газеты писали о нем как о «главе русской национальной партии». Европа назвала Пушкина своим врагом!

— Врагом?! — профессор вскочил и зашатался на зыбкой палубе. — Неправда! Пушкин никогда не был врагом Европы! С детства его называли «французом».

— За это и убил его француз?

— Неправда,— вскрикнул профессор и чуть не упал, его подхватил через стол белокурый красавец. — Неправда! Это не убийство! Это честная роковая дуэль! Честная роковая дуэль! — торжественно повторил профессор, уже усевшись за стол.

Я был спокоен. Очень спокоен. Мне сейчас не хватало моей картотеки, и я стал размышлять вслух:

— Зачем же они вызвали Пушкина? Это же Геккерны его вызвали. Правильно?

— Пушкин написал барону оскорбительное письмо. Он оскорбил барона. Любой честный человек не мог такого простить.

«Честного человека» я оставил без внимания и рассуждал дальше:

— Пушкин написал свое письмо вечером 25 января или ранним утром 26-го… А днем 25-го к нему домой приехал барон. Пушкин запретил Геккернам появляться у себя в доме. Случился скандал. Громкий скандал, — вспоминал я. — Не за этим ли приезжал барон? Не он ли скандал спровоцировал?

— Зачем ему скандал? — возмутился профессор. — Барон — дипломат!

— В этом и странность! Дипломату легко уйти от скандала. А он спровоцировал Пушкина! Ему нужна была дуэль! Он хотел дуэли! И он дуэль провоцировал!