Прощание с Россией - [29]

Звякнет телефон - вылет в Баренцево море. Многие ли вернутся?

А звонили кто не попадя. Из каптерки (не у вас ли фонарь "летучая мышь?"), из хозчасти - завезли ли бачок с водой? От "ветродуев" - прогноз погоды на ночь, (а ночью кроме Иван Яка никто не летает), наконец, из бани: ваша очередь тогда-то...

И так без перерыва - звяк, да звяк. Утомили, задергали шаталовских ребят, а им идти в огонь...

Командующий ВВС генерал Андреев после моего "репортажа из летной землянки" издал приказ: летчикам, находящимся в десятиминутной готовности, не звонить. Никому. Сообщать только о приказе на вылет...

Я торжествовал победу.

А подо мной, оказывается, горела земля.

Из Москвы в ответ на жалобу кладбищенского комиссара пришла шифровка Ивана Грозного: "На Северном сержанты учат офицеров. Прекратить!.."

А как прекратить? Не закрывать же газету.

Вызвали меня в Политуправление ВВС Северного флота и радостно сообщили, что я удостоен офицерского звания, еще месяц назад, и погоны золотые показали - вот они. И две маленьких звездочки. Распишись, и дадим задним числом приказ...

- Сержантом ты и не был. Пусть утрутся! - удовлетворенно сказал принявший меня полковник.

Я понял, что пропал. Армейские части распускают, а флот-то остается... Кадрового офицера из флотской газеты не отпустят никогда.

Ну нет, я был сержантом. И никем иным. Вместо двух солдатских лет отгрохал семь. Обещали после войны ни дня не держать. Все! Пора домой, в университет. Не взял я золотые погоны. Обрыдла солдатчина.

Оказалось, Политуправление Северного флота дни и ночи думало о том, как проучить флотских офицеров, которые после войны измечтались расстаться со своими погонами и вернуться к женам и детям.

Да если бы они только мечтали! Два Героя Советского Союза из дивизии Кидалинского выпили "для куража" и прошествовали с утра пораньше строевым шагом по губе Грязной, мимо штаба ВВС, в белых трусах и сапогах. Крича не в лад: "Идем на гражданку!"

Позвонили в тревоге генералу Кидалинскому, он, большого опыта человек, естественно, ответил: "Не замечать!"

К полудню герои кого-то поколотили и, тут уж ничего не поделаешь, попали на гауптвахту.

Тогда лишь в пятой многоорденоносной началась паника. То, что Герои Советского Союза в подпитии, дело десятое. Им работать надо: Герою Советского Союза Туркову вылетать на ледовую разведку, другому - передавать боевой опыт молодым пилотам, которые уже собрались в землянке.

Отправили за арестованными Героями инженера полка Работягу: он человек крутой, пьяниц, случалось, бивал, церемониться не будет.

Герои быстренько затолкали Работягу в камеру, в которой сидели сами, заперли снаружи на засов.

И хотя инженера девятого гвардейского минно-торпедного полка майора Работягу, ставшего после этого случая "притчей во языцех", выпустили тут же, штабные пришли в волнение. Постигли, надо что-то срочно делать. Перешибать "демобилизационные настроения", принимавшие порой самые дикие формы.

Решение явилось привычное, само собой - запугать. Раз и навсегда...

И тут, как нельзя кстати, подвернулся зайчишка, который, подумать только! золотые офицерские погоны отказался даже взять. Домой захотел, видите ли, в Москву.

Стереть в порошок! Выгнать из партии, да передать прокурору. Пример всем и каждому.

И кладбищенский меня заклеймил, и "ветродуй" с метеостанции, мол, мешал им "работать с погодой", и штабные разгулялись... Особенно лютовал синюшно-худой начальник тыла ВВС. Мол, знаем мы эту братию...

- Свирский всю войну стремился в тыл...

И тут вдруг прозвучал до боли знакомый, сиплый на низких нотах бас, кто-то просит слова. Шагает к трибуне капитан Шаталов, которого только что назначили инспектором по технике пилотирования ВВС флота, и потому он оказался здесь, на штабной церемонии.

Прокосолапил к трибуне, подтянут, трезв как стеклышко. Золотая кольчуга на месте. В пять рядов ордена. И Ленина, и Суворова, и Красного знамени... С обеих сторон груди.

Начал негромко, офицеры чуть вперед подались, чтоб лучше слышать.

- Уважаемый генерал-лейтенант береговой службы... простите, я в штабе ВВС человек новый, не знаю вашей фамилии...

Подсказали со всех сторон, но Шаталов, вроде, не расслышал.

- ...Уважаемый генерал-лейтенант береговой службы утверждает, что Свирский всю войну норовил к ним в тыл...

Собрание затряслось от хохота. Даже командующий ВВС не удержался от улыбки: "К ним в тыл..."

Сбил Иван Як, как ударом кулака, всю программу устрашения...

Не окажись здесь его, не видать мне Московского университета, как своих ушей.

Да, что там Московского университета! В любой захолустный вуз не взяли бы. Даже если б прокурору не передали, стал бы жалким "исключенцем", несмотря на всю свою "трень-брень". Спас Иван Як, в который раз...

А теперь даже мой самый главный ненавистник, кладбищенский комиссар, проголосовал за строгий выговор, правда, прокричал в сердцах:

- С последним... с самым последним предупреждением.

...Разъехались мы кто куда и, казалось, никогда не встретимся. Я кончил Московский университет, опубликовал свои первые книги, превращенные цензурой (и самоцензурой!) в крошево. С третьей книгой повезло. Это был роман о том, почему молчит рабочий человек в рабочем государстве и сидит в разных комитетах и советах "заместо мебели".