Прощание с первой красавицей - [2]

Вскоре студенческие годы остались позади, и я оказалась в небольшой редакции одной из местных газет. Моих ровесников там не было, а с женщинами постарше я всегда чувствовала себя, так сказать, в своей тарелке. С ними мы пили чай, мило болтая, и мне не нужно было что-то из себя изображать.

Тридцатипятилетняя Надюха имела двоих детей, объем бедер сто тринадцать сантиметров и неистощимый запас оптимизма. Большая любительница взбитых сливок и шедевров кондитерского искусства под названием «пирожные», она никогда не отказывала себе в маленьких слабостях. С ней можно было поболтать обо всем на свете и поплакаться в жилетку.

Тамара Марковна как раз находилась в том счастливом периоде жизни, когда дети уже выросли, а внуки еще не появились. В сущности, она переживала время второй молодости и открытия для себя мира Большого Секса. Вместе с мужем, разумеется. Как-то раз она сказала, что такой полноты ощущений у нее не было даже в юности — постоянно кто-то находился рядом: то свекровь за стенкой, то дети под боком. Но дети выросли и разъехались, свекровь отошла в мир иной, и квартира опустела, затихла. К счастью, их с супругом чувство друг к другу было еще живо, и зерно свободы упало на благодатную почву.

Еще у нас работала Соня Абрамовна, которая никогда не выходила замуж, но о мужчинах знала все. Она носила стрижку «паж», курила крепкие папиросы и изредка отпускала перченые одесские шутки, на которые никто никогда не обижался. Несмотря на немного ехидный склад ума, она являлась добрейшим человеком и всегда первая бросалась на помощь.

Никакой закулисной жизни у нас в редакции не существовало, потому что нам нечего было делить и все просто занимались своим делом. А когда умерла моя бабушка, именно эти женщины поддержали меня, не дали совсем упасть духом и сломаться. В общем, мне было легко с ними, и я не хотела ничего менять.

Иван ворвался в мою жизнь как ураган. Человек-праздник, человек-фейерверк, где бы он ни появлялся, там сразу становилось шумно и светло. Не знаю, что Иван нашел во мне — отличнице и тихоне, но, завоевав меня, он тут же принялся перекраивать мою жизнь.

Он так искренне восхищался мной, что остатки комплекса неполноценности, которым я когда-то страдала, улетучились окончательно. Надолго или навсегда, я не знала, но новое состояние положительно мне нравилось. Чертовски приятно чувствовать себя желанной!

Иногда от давления Ивана я уставала и, видимо, поэтому все никак не решалась назначить день свадьбы. Точнее, я никак не могла определиться, ответить ему «да» на его предложение руки и сердца или огорчить отказом.

Вероятно, для того, чтобы подтолкнуть меня к принятию решения, а может, действительно без всякой хитрой мысли, как уверял он, Иван повез меня в Москву. Мы засиживались за полночь в небольших «кабачках», а потом бродили по ночному городу, целуясь. День был расписан по минутам, и Ванька не давал мне покоя, не отпуская ни на шаг.

Исключение, пожалуй, составила прогулка по Арбату. Начинало темнеть, длинноволосый бородатый художник с глазами усталого странника неторопливо складывал картины, и я замерла у одной из них. Автор, заметив мой интерес, не торопился ее убирать. Так, постепенно, мы остались вдвоем — я и картина: на ней тоненькая хрупкая девушка стояла у самого обрыва, и треугольник ее платья-паруса рвал ветер. Может быть, он стремился увести ее от опасного края? Но девушка не замечала его усилий, ей хотелось улететь туда, в безоблачную и бездонную синь неба, оттолкнувшись от земли и вытянув за спиной руки, как крылья…

Иван подошел незаметно и, склонившись, тихо сказал:

— Она похожа на тебя.

Я смутилась под пристальным взглядом художника, с дотошностью препаратора изучавшего меня, скомканно попрощалась и пошла вперед. Наверное, эмоции слишком захватили меня, потому что когда я очнулась, Ивана рядом не было. Он прибежал позже, запыхавшийся и возбужденный.

Сюрпризы Иван делать умел. Когда мы вернулись в гостиницу, картина стояла на столе, прислоненная к стенке, а рядом, опираясь на вазу с цветами померанца, — открытка. В ней неуклюжим Ваниным почерком были выведены стихи, одна из «Песен к возлюбленной, посланных с цветами померанцев» Отомо Якамоти:

«Померанцы, что цветут передо мною,

возле дома, среди множества ветвей,

как хотел бы

ночью с ясною луною

показать возлюбленной своей!»

Наверное, на меня это произвело очень сильное впечатление, если после долгих колебаний я вдруг, не задумываясь, ответила — «да» в ответ на очередной вопрос Ивана, выйду ли я за него замуж.

Все-таки не каждый мужчина любит японскую поэзию и не путает цветок померанца, символа любви, с цветами желтой акации, вестниками разлуки. Откуда же мне было знать тогда, что знатоком тейки и языка цветов была милая девушка, работавшая в цветочном магазине? Об этом спустя месяц проболтался сам Ваня, но это уже ничуть не волновало меня. Он оказался нежным, заботливыми и любящим, а остальное было не важно.

Жили мы в просторной четырехкомнатной квартире Ивана, решив со временем продать оставшийся мне в наследство небольшой дом бабушки. Со свадьбой тоже не торопились — назначили дату в августе.