Прощание с осенью - [133]

Спустя две недели (два раза были они с Гиней на прогулке, но им казалось, что за ними наблюдает кто-то подозрительный) Атаназий все же решил простудиться. Быстро бегал по вечерам, пил холодное пиво, весь потный окунулся в ручей и заполучил наконец бронхит. Три дня он провалялся в жару, после чего, страшно кашляя, направился на комиссию. Комиссий было три. На последней он снова встретился с призраком прошлого — с доктором Хендзиором, тем самым, что секундировал во время его дуэли с князем и лечил после ранения. Энергичный легкоатлет, он вел какую-то спортивную секцию для утомленных механизацией работников Темпе. Как же Атаназий завидовал ему, не похожему ни на кого, даже на него. Как же прекрасно иметь специальность, жить от сих до сих, ни шагу вправо, ни шагу влево. Но продолжалось это недолго, впрочем, было уже слишком поздно. Об изучении новых законов не могло быть даже речи. Досконально обследованный (пригодились какие-то старые спайки в верхушках легких), снабженный необходимыми карточками, он направился к товарищу Темпе, который принял его довольно приветливо. Гиня сообщила «тирану» о его прибытии как и в первый раз, но они не успели перемолвиться даже словом. Неизвестно почему, но сегодня «тиран» совершенно не произвел впечатления на Атаназия — может, потому, что был в неплохом настроении (посетитель вскоре узнает причину). Он видел в нем сейчас только инструмент масс, страшный (это он признавал), но всего лишь инструмент: Рамзес II только плюнул бы и не стал разговаривать с таким — так что он, гибнущий отброс, может хотя бы холодно смотреть на этого «властелина».

— Как поживаешь, старик? Ты болен? — спросил Темпе, рассматривая карточки и слушая безумный кашель Атаназия. — Так у тебя, значит, были очаги туберкулеза. Хм, не знал. (В своем отделе сам «властелин» выдавал разрешения своим сотрудникам.) Езжай. — Он подписал какую-то бумагу и отдал ее Атаназию. «Этот последний» немного осмелел.

— Знаешь, Сайтек, та работа, которую я тебе дал... — начал он.

— Читал. Вздор. Слишком много в ней паршивого псевдоаристократического мировоззрения, да и выводы, хоть и смахивают на правду, но не правда. В сущности ты профан в этом деле, тебе нечего сказать. Нам нужны люди, целиком преданные нам, а не флюгеры — в пропаганде, разумеется. Для других целей «wsiakuju swołocz» можно употребить. Я даже люблю настоящую аристократию: с этой бандой циников всегда можно договориться. Но терпеть не могу напыщенных полупридурков-снобов — есть что-то такое в тебе и в твоих взглядах.

— Ошибаешься...

— Молчать! Я никогда не ошибаюсь. Не забывайся. — А потом чуть мягче: — У тебя есть второй экземпляр?

— Нет.

— Вот и хорошо: я свой сжег, — равнодушно изрек Темпе.

Атаназий вздрогнул, но, несмотря на внезапное отчаяние, сдержался: он почувствовал себя совершенным дерьмом, огарком, плевком на тротуаре. Что бы стал делать в такую минуту Рамзес II?

— Из Коломбо прилетела аэропланом «bywszaja» княгиня Припудрих, — продолжил Темпе, неизвестно почему на «русский» манер произнеся ее фамилию. — Может, хочешь увидеться с ней? — пустил он вопрос на пробу и, не ожидая ответа, продолжил: — Азик не захотел. Она присоединяется к нам, но пока что для проформы я должен был арестовать ее, чтоб люди лишнего не болтали. (А стало быть, оправдалось Гелино предчувствие, что ее потащат какие-то громилы со штыками — одного только не предвидела: что «для проформы» — жизнь преподносит сюрпризы даже в рамках точных ясновидении.) Все деньги Берца переходят в казну государства. Как только дело будет сделано, так сразу и выпущу. Мы еще не избавились от этой мерзости, но избавимся — я о деньгах говорю. Вообще государство как таковое пойдет ко всем чертям, иначе человечество ни на что не годится. Дикость — только в лес вернуться — и всё. Понимаешь ты, полуаристократический болван? А еще графом хотел быть, только не выгорело. Но зато ты был князем. Ха, ха, ха! Вот Ендрек — настоящий граф — небось знаешь?

Атаназий сильно покраснел, в первую минуту не столько от известия о приезде Гели, сколько от упоминания о деньгах — теперь он становился должником родного нивелистического государства. Чуть позже у него от этой новости ноги подкосились; и сразу непреклонное решение: не видеться с ней.

— Да, я знаю. Полностью с тобой согласен в идейном плане. Но что касается госпожи Препудрех (он не смел в присутствии Темпе называть ее «княгиня»), то не собираюсь встречаться с ней. Слишком много воспоминаний...

— Ну-ну, ишь разоткровенничался, метафизический джентльмен. Тем лучше, потому что она тоже не очень хотела бы этого. (И все-таки Атаназий воспринял эту новость, как удар ножом в печень, но как бы по касательной.) — Ну так будь здоров, — протянул он красную руку.

Атаназий тем не менее решил на всякий случай подвести базу под будущее и попытаться получить (в случае чего, в случае, если бы совершенно случайно вернулось настроение типа «поживем — увидим, что будет дальше») какое-нибудь другое место работы. А может быть, подсознательно сообщение о приезде Гели подействовало на него таким именно образом?