Прощание с Днем сурка - [2]

Гран мерси, мон капитан, я решил тут же на его глазах упасть в кому, в скоростном ритме покончив со всеми необходимыми предварительными формальностями. Но не сложилось. Продышавшись и отдохнув, обрел новую гениальную мысль и пошел вычислять старпома. Чиф, поблескивая своими глазиками и посасывая кислородную палочку из коробочки с верблюдом, задумчиво уставился на безбрежный океан с высоты ходового мостика.

— Почему без шапки? — заревел я на доходчивом русском языке.

Анджей задумчиво оглядел меня и процедил:

— Вшистко.

— Ясно. Ну а теперь я постараюсь доходчиво объяснить, как надо стоять перед лейб — инженером расейского флота, чудом спасшегося от химической атаки.

Я постарался сделать из своего милого лица безумную рожу (кстати, почему — то это удалось сделать как — то даже легко) и угрожающе двинулся на старпома, потирая ладони. На мой взгляд, этот чесоточный жест должен был выказывать высшую степень решимости. У Анджея открылся рот, и сигарета, вдруг прилипшая к нижней губе, стала указывать своим раскаленным концом на палубу под ногами.

— Квадрат. Гипотенузы. Прямоугольного. Треугольника. Равен. Сумме. Квадратов. Катетов, — печатая каждый шаг, бесновался я. — Понял, шлях?

Чарли Чаплин пятился, пока не уперся в переборку.

— Звиняй, братку… — и закивал головой. Не так часто, как хотелось бы мне, но и так сойдет.

— Я провожать тебя с парохода пойду.

— Когда?

— Когда ты домой полетишь!

— Зачем?

— Да вещички помогу тебе донести… Понял?

— Да…

— Абгемахт!

На прощанье перед выходом из рубки я обернулся, чтобы показать кулак, но передумал, поджал губы и медленно склонил голову. Хотелось, чтоб он мне еще покивал, но дожидаться не стал. Самое время уединиться в каюте. Навстречу случился капитан. Мы друг другу понимающе и солидно чуть махнули головами и разошлись. Голова мастера еле держалась на хилой шейке. «Старый ты козел!»- доброжелательно подумал я о нем, спускаясь по трапу.

С той поры мы с чифом как-то перестали встречаться, но злопыхать он не прекратил. Искал любую возможность, чтоб повредничать. Так я лишился возможности получить новый комбинезон, не говоря уже об обычных рабочих перчатках. Да много всякого другого по мелочам.

Слухи по судну летают быстрее пули, несмотря на некоторые языковые барьеры. Вскорости кто-то непринужденно поинтересовался:

— Правда, что ты Чаплина головой в унитаз макал?

— Ага, а еще, как голубь Пикассо гадил ему прямо на челку.

— Но ведь ты ж на него в рубке кричал! Ведь не в вечной же дружбе клялся!

— Да нет, я ему теорему рассказывал.

— Какую теорему?

— Теорему Пифагора, минхерц. Хочешь, тебе расскажу?

— Зачем?

— А чтоб не вспомнил, мало ли пригодиться.

Разговор заходил в тупик. Когда я отвернулся, чтоб идти дальше, мой собеседник покрутил пальцем у виска. Конечно, этого я уже не видел, но почувствовал, что дело было именно так.

Вспоминать о Чарлике не хочется, но сомнения возникают. Вдруг, шепнет на ушко бандитам — и полетят клочки по закоулочкам. Найдут, некуда нам тут надолго спрятаться.

Стюарт отложил в сторону метровую трубу, предназначение которой было вовсе не боевое. Ей мы увеличивали плечо подручных гаечных ключей, чтоб не надрываться попусту, отдавая какой — нибудь приржавевший болт. Стюарт достал из кармана привычный для каждого механика кусок ветоши и начал старательно протирать единственное наше доступное судовое оружие. Выглядело оно не самым лучшим образом. Я бы так вообще к нему не притронулся, мне было дурно наблюдать, как Стюарт со всем тщанием оттирает бурую кровь и чужие волосы. Потом он придирчиво оглядел свою работу, видимо удовлетворился и бросил убийственно гадкий лоскут ткани на размозженную голову покойного, под которой уже расползлась черное в неярком машинном освещении пятно.

— Придется прибраться.

— Есть пожелания?

— Ладно, уж, — сказал Стюарт, — иди и открой горловину цистерны подсланевых вод. Поди, не обжали еще?

— Да кому она нахрен нужна?

Действительно, этот здоровенный люк мы с трудом отдраили пару дней назад: неоправданно начала срабатывать сигнализация верхнего уровня, хотя тридцатишестиметровая в кубе емкость была почти полностью пуста. Датчик почистить — то почистили, даже крышку обратно на цистерну бросили, а вот снова обжать сил уже не нашлось. Вот в эту могилу, которая в принципе служила для сбора и хранения воды, загрязненной нефтепродуктами, рациональный Стюарт решил поместить тело.

Без лишних разговоров мы принялись за работу. Стюарт закатал рукава, чтоб воплотить в жизнь выражение «по локоть в крови», и склонился над трупом, прикидывая, что нужно сделать, чтоб побыстрее справиться с уборкой. Ну а я достал ароматнейшую тридцатидолларовую сигару, нацедил стаканчик «Хеннеси» и развалился в шезлонге.

Я потряс головой, прогоняя наваждение — не помогло. Покрутил башкой сильнее, но, ни сигары, ни коньяку, ни тем более шезлонга не появилось.

— Чего стоим, кого ждем? — тряся (ги)малайца за грудки поинтересовался кровожадный Стюарт.

— Иду, блин, — сдавленным голосом ответил я и поплелся готовить погребальный костер. Боже, как я хочу домой к моим детям и к моей жене!

Уже проходя мимо мастерской к трапу, ведущему вниз, я остановился. Что — то услышал или просто сыграла роль привычка механика подсознательно реагировать на, кажется, незаметное изменение характера обычного машинного шума. В мастерской было пусто, но чуть сбоку от токарного станка находилось помещение, где у нас на полках дожидались обрезания листы резины и паронита разной толщины. Там дверь не закрывалась никогда, закрепленная крючком. Вот этот крепеж постоянно слегка дребезжал. Но сейчас стояла зловещая тишина, если можно назвать тишиной грохот трудолюбивых вспомогательных движков.