Прощальный вздох мавра - [54]

– До этой «Господней центральной», – сетовала Аурора, -трудней добраться, чем до самого рая.

Но «Лорде сентрал» была, по крайней мере, вещью реальной, существование этой гостиницы было эмпирически доказуемо, а что касается небесного рая, то на его существование в моей семье никогда особенно не закладывались… Поезд пыхтел, взбираясь по узкоколейке все выше, розовые занавески на окнах вагона первого класса развевались от ветра, и наконец он остановился, и обезьяны, свесившись с крыши, попытались украсть через окно сладости у опешивших девочек Зогойби. Здесь дорога кончалась; и в ту ночь в комнате «Господней центральной», где вдруг сильно запахло специями и на стенах сидели внимательные ящерицы, – там, на скрипучей пружинной постели под медленными взмахами потолочного вентилятора Аурора Зогойби ласкала мужнино тело, пока жизнь не вернулась в него полностью; и четыре с половиной месяца спустя, в первый день 1957 года, она родила своего четвертого и последнего ребенка.

Ина, Минни, Майна, и наконец – Мавр. Ваш покорный слуга; последний в роду. И еще одно. Есть еще одно обстоятельство; можно назвать его исполнением желания. Можно – местью мертвой старухи. Я – тот ребенок, на отсутствие которого Аурора Зогойби жаловалась на ступенях, ведущих к пещерам Лонавла. Это мой секрет, и после всех этих лет все, что я могу сделать, – это открыть его, и плевать мне на то, как это прозвучит.

Я перемещаюсь во времени быстрее, чем следует. Вы меня поняли? Кто-то где-то нажал кнопку FF или, может быть, х2. Читатель, слушай меня внимательно, не пропускай ни единого слова, ибо то, что я сейчас пишу, – простая и буквальная истина. Я, Мораиш Зогойби, прозванный Мавром, в наказание за грехи мои, за неисчислимые грехи мои, по вине моей, по прискорбной вине моей живу с двойной скоростью.

А что торговка грибами? Аурора, принявшись на следующее утро расспрашивать администратора гостиницы, услышала в ответ, что, насколько он знает, в районе пещер Лонавла грибы никогда не росли и не продавались. Старуху – птичий потрох, пошел в ад – больше так и не видели.

(Я вижу, как встает заря; и благоразумно умолкаю.)

10

Повторю еще раз: с момента зачатия я, как гость из иного измерения, из иного пространственно-временного конуса, рос и развивался вдвое быстрее, чем наша древняя Земля и все живущие на ней растения и существа. Четыре с половиной месяца от зачатия до рождения – можно ли удивляться, что из-за этой сверхскоростной эволюции беременность моей матери была неимоверно тяжкой? Рисуя себе в воображении, как стремительно раздается ее матка, я не могу сравнить это ни с чем, кроме как с кинематографическим спецэффектом, – словно из-за какой-то дважды нажатой генетической кнопки вся ее биохимия сошла с катушек и принялась накачивать ее протестующее тело с такой яростью, что признаки моего ускоренного созревания были видны невооруженному глазу. Зачатый на одном холме и рожденный на другом, я достиг размеров горы, когда мне полагалось быть еще камешком… итак, я хочу сказать, что хотя вне всяких сомнений я был зачат именно в матеранской гостинице «Лорде сентрал», столь же неоспоримо то, что, когда малыш Гаргантюа Зогойби сделал свой первый удивленный вдох в родильном отделении высшего класса при монастыре сестер Девы Марии Благодатной на Алтамонт-роуд в Бомбее, степень его физического развития была столь высока -достаточно сказать, что его продвижению по родовым путям немало препятствовала щедрая эрекция, – что ни у кого в здравом уме язык не повернулся бы назвать его полуфабрикатом.

Недозрелый плод? Скорее уж перезрелый. Четыре с половиной месяца в мокроте и слизи – это было для меня чересчур долго. С самого начала – верней, еще до всякого начала – я понимал, что мне нельзя терять времени. Торопясь взамен схлынувших вод обрести наконец желанный воздух, но задержавшись близ устья Ауроры из-за довольно-таки милитаристского поведения моего мужского отростка, надумавшего в этот торжественный момент встать по стойке «смирно», я решил дать людям знать о настоятельности моих нужд и испустил мощный бычий рев. Аурора, до которой мои первые звуки донеслись изнутри ее собственного тела и которая чувствовала неимоверный размер того, что собиралось народиться на свет, испытывала одновременно страх и благоговение; но дара речи, разумеется, не лишилась.

– После Ини-Мини-Майни, – задыхаясь, сказала она перепуганной насмерть католической акушерке, которая выглядела так, словно услышала глас из преисподней, – мне кажется, сестрица, у нас появится My.

От My до Мавра, от первого крика до прощального вздоха – вот вехи моей повести.

Сколь многие из нас чувствуют сегодня конец чего-то, слишком быстро миновавшего, – отрезка жизни, исторической эпохи, идеи цивилизации, зигзага во вращательном движении бесстрастной Вселенной. «Тысячелетья, как единый миг, – поют в соборе святого Фомы, обращаясь к Богу, которого, без сомнения, нет, – перед Твоими протекли очами»; так что мне, о всеблагой читатель, остается только сказать, что я тоже миновал слишком быстро. Существование с удвоенной скоростью позволяет прожить лишь полжизни. «И отошли, как ночи темный лик пред жаркими рассветными лучами».