Прощальный ужин - [3]

Прошло более недели с момента нашей встречи, но я был так полон Эллитой, находился в таком приподнятом настроении, словно озаренный ее ослепительным появлением, что понадобилось какое-то время, прежде чем я заметил ее отсутствие. И вдруг я понял, что ее нет, осознал, что не видел ее уже много дней, а лишь мечтал о ней, что ее жизнь все это время шла без меня, при том, что я-то весь уже принадлежал ей. И хотя было естественно предположить, что она отнюдь не думает обо мне каждую минуту, что мой образ вовсе не преследует ее повсюду, что он не запал ей в душу как запал ее образ в мою, я все же воспринял ее отсутствие как некое предательство. Я находил, что, отказываясь любить меня, она ведет себя легкомысленно: неужели она не слышит, что я разговариваю с ней по ночам?

Это подобие гнева совсем недолго скрывало от меня вполне очевидную истину и горечь моего одиночества: Эллита не слышала не только моих упреков, но и моих признаний в любви. Совсем как те ясновидцы, которым являлись Христос или Дева, я рисовал себе картины сказочного будущего, озаренные видением, возникшим всего на несколько секунд. Я просто-напросто был сумасшедшим.

– Ты что же, никогда не ходишь на концерты? – с упреком в голосе спросила меня тетя Ирэн. – А еще учишься играть на фортепиано! Вот Эллита не играет ни на одном инструменте, а абонемент себе на Паделуповские концерты купила.

Считается, что феи обычно исполняют лишь три желания, и хотя моя фея приходилась мне родственницей, я из осторожности решил не упускать ни одного из тех шансов, которые могли мне выпасть, тем более что тетушка Ирэн, несмотря на ее шляпу с перьями и странные манеры, несомненно, была не слишком опытной волшебницей, и потому я вовсе не был уверен, что она сможет творить чудеса бесконечно.

В воскресенье я с отменной пунктуальностью явился на своеобразное свидание, которое, быть может, моя счастливая звезда, во всяком случае мое воображение назначило мне на тротуаре улицы Фобур – Сент-Оноре, перед огромными стеклянными дверями зала Плейель. Я пришел на полчаса раньше, чтобы не пропустить ту, о которой мечтал денно и нощно и которую моя страсть наделила чертами такой невиданной красоты, что я в конце концов забеспокоился, сумею ли ее узнать. Но тогда я еще не был знаком с привычками любителей музыки и, увидев кишащий народом тротуар, с досадой обнаружил, что у сотен других смертных назначена встреча с судьбой на том же месте и в тот же час, что и у бедного Эллитиного воздыхателя.

Напрасно я обшаривал взглядом большой холл, где теснилась чертовски густая толпа из множества неразличимых лиц, толпа, образовавшая передо мной своего рода затор из людей. Оркестр уже настраивал инструменты, когда я, словно наказанный двухчасовым стоянием в углу ребенок, покорился судьбе и занял свое место в середине партера, надеясь вопреки всему, что какой-нибудь невероятный случай позволит мне заметить очаровательное личико Эллиты где-то рядом со мной (или далеко от меня, ибо я был согласен на любые уступки), но обнаружил, что меня окружают лишь враждебные затылки и безнадежно непрозрачные головы.

Зал еще не кончил аплодировать последней пьесе, а я уже снова занял свой пост на тротуаре, твердо решив, что никто не покинет этого места без моего ведома: я готов был пересчитать по одному всех обитателей нашей планеты. Но публика хлынула из зала, как вода, смывающая плотину, и это стихийное бедствие вынесло меня на середину шоссе: Эллиты не было в том потоке чужих лиц, где только что потонула моя последняя надежда встретиться с нею сегодня. Мне не оставалось ничего иного, как вернуться домой, в уготованный мне судьбою уголок огромного мира, отныне лишенного счастья.

Я обернулся в последний раз перед тем, как спуститься в метро, подобно осужденному, который пытается еще секунду полюбоваться солнечным светом, прежде чем навсегда сгинуть в своей темнице. Несколько человек еще не ушли и болтали возле закрытых дверей зала Плейель. Мне захотелось вернуться – не в надежде найти там Эллиту, а просто потому, что я не мог заставить себя спуститься по ступенькам метро, уйти с этого тротуара, который, несмотря ни на что, хранил тень, либо аромат, либо след моей любимой. Наверное, нужно такое же исключительное мужество, чтобы сжечь последнее письмо той, которая покидает тебя, даже если в нем нет ничего, кроме приводящих в отчаяние равнодушных слов, потому что тебе кажется, будто это письмо все же является связующей нитью между вами, и ты будешь перечитывать снова и снова строки, нехотя набросанные той, которая уже и не вспоминает о тебе, не в силах признать, что в них нет ничего, кроме твоего одиночества. Я вдруг понял, как был счастлив последние несколько дней. Я даже пожалел о том, что хотел увидеть Эллиту: ведь этим я так или иначе испортил свою мечту о ней. Мое счастье состояло в том, чтобы представлять себе нашу встречу, которая становилась с каждым днем и тем более с каждой ночью все прекраснее от того, что снова и снова откладывалась, проецируясь в неопределенное будущее. Теперь я находился уже не в «до» этой воображаемой встречи, а в безрадостном и банальном «после» несостоявшегося свидания. Эллита больше не была существом воображаемым и оттого еще более очаровательным, а стала просто недоступной девушкой, в сущности, незнакомкой, которая, ускользнув от меня, обрела реальность.