Прорыв - [17]

Загалдели, море увидали! Мать честная, это ж Средиземное!.. Дов забыл обо всем на свете. Наконец, показалась земля Израиля. Береговая полоса. Песчаная отмель. Два небоскреба торчат среди навала крыш. Зажглась надпись пристегнуть ремни. И тут кто-то тронул его за плечо. Представитель Голды. Дов покосился удивленно. Белая рубашка с отложным воротником. Волосы на груди курчавятся. Запросто притопал. Будто и не генерал. -- На тебя бумаги оформлены, сказал. Тебя ждут...

В аэропорту Лод его встречали рижане, Вероничка, с которой познакомился еще в Москве. Посватался бы, если б не ждал тюряги... Длинный Боб, с которым его запирали в один карцер. Казалось, где-то за чертой они, израильтяне воркутинского корня. А вон стоят, рукой машут... Счастье корешам-рижанам. Их стали выпуливать в Израиль еще год назад. Мол, буржуазные недобитки.

Дов замахал руками, закричал в восторге первое, что пришло в голову: -Хинди-руси-бхай-бхай!

Те захохотали, стали пробиваться к Дову. Однако солдат с коротеньким автоматом ("Узи", наверное!) почему-то оттеснил их назад. Только Вероничка проскочила.

Быстро подошел неизвестный парень в белой косоворотке, сказал Дову: -Тебя ждет амбуланс! Поедешь в санаторий. -- Дов изумился: -- Какой санаторий? Я здоров, как бык. Я работать приехал.

-- У тебя, здоровый, все кости переломаны. -- Это сказал добродушно Шауль бен Ами, задержавшийся возле него. -- Мы о каждом твоем переломе наслышаны. С поезда летел - нога. Второй раз взяли -рука. Так что пусть врачи тебя пощупают...

"Во! Про все знает. Ровно отец..." -- Дов был смущен вниманием, почти умилился, но к санитарной машине не пошел.

-- Вначале к дружкам. В тюрьме вместе сидели, господин генерал. Зеки-закадыки!

Генерал ушел, и Дов огляделся освобожденно. В Москве сейчас ноябрьская слякотня. Кому парад, кому руки назад. Даже в Вене дуло студено. А здесь -теплынь. Благодать. И вообще, где тут кусок израильской земли? Чтоб можно было поцеловать! Кругом один асфальт. -- Ребята! -- вырвалось у него в восторге. -- Обо всем потом. Свозите в Иерусалим!..

Вероника улыбнулась, кивнула на сиденье рядом со своим. Сзади еще кто-то из зеков протиснулся. Вначале дорога была узка и петляла, словно где-то под Курском. А вокруг-то не Курск. Шалишь! И справа, и слева колышутся багровые, оранжевые, зеленые плоды. Апельсины, лимоны, вроде? Конца им нет, плантациям. Листья ярко-зеленые, свежие. А вот и вовсе зеленое поле. Все, как... зеленый светофор!.. Мир открыт!.. -- Ура! -- вдруг заголосил Дов.

-- Ты чего? -- Я-то думал, Израиль пустыня. Желтый песок. Оазисы-города. А страна, оказывается, зеленая. Вся!

-- Вечно-зеленая! -- поправили сзади. -- Аж до Негева. Он с проплешинами...

По обеим сторонам шоссе раскиданы оранжевые и красные апельсины. А где навалом лежат, как в России картошка. Домчались до долины. Кинул взгляд влево, вправо -- сплошь золотисто-желтая. Только вдали примостилось что-то, белеет. "Монастырь молчальников, -- заметила Вероника. -- Не для тебя место..." Дов от возбуждения аж привстал.

-- Я-то думал, страна тесная. А тут просторы! Мать честная!.. -Взмахнув руками, он повалился на сиденье: дорога, прорубленная в скалах, круто взяла вверх. -- Куда несетесь?! Дайте поглядеть!

-- Взгляни на часы, - отрезала Вероника. -- До заката полчаса... -Мелькнули сбоку, в белой скале, глубокие ниши: видать, древние ходы, поросшие мохом. -- Вот где прятаться, -- машинально отметил Дов. -- От римлян, что ли тут хоронились? Все захохотали, объяснили, что здесь каменные карьеры. Вырубают камень для строек.

У первого светофора Вероника чуть притормозила. -- Ну, так, Дов. Прямо -- Храм Московской епархии и городская полиция. Вкупе и влюбе. Знакомиться повременишь? -- И круто взяла направо, понеслась во всю мочь, ныряя в тесные улочки, мимо кипарисов, пальм, кустарников. Дорога вдруг раздвоилась, посредине островок, багровый от роз. Розы колышутся у самой обочины, вдоль домов. Ничего не огорожено... И снова мимо домов из древнего камня, вдоль которых густится зелень. Да и растет она, похоже, прямо из обомшелых стен. Камень розовато-белый; где обтесан большими брусками, где в натуре, глыбастый. -- Господи! Всю жизнь с камнем работал. А такого никогда не видал. Все истлевает, только наша работа остается.

Выскочили на какое-то шоссе, крутанулись, задерживаясь на минуту у странного становища. Лавки из неотесанного дерева. К одной осел привязан, грызет доску желтыми зубами. Надпись сбоку: "Кафе бедуинов". Хлебнули по глотку горчайшего кофе, отъехали в сторонку и встали у откоса. Город внизу, как на ладони.

Дов много читал об Иерусалиме, вглядывался, болезненно морщась. Слева купола мечетей слепят. Эль-Акса серебрится... -- А стена Плача где? Все арабские святыни, а наши где?.. Напротив что? Масличная гора? А где гора Дурного совета?.. А это, внизу! Самое древнее еврейское кладбище?

Притихли, ответили не сразу. Волнение Дова передалось всем. Солнце точно плавит иерусалимские холмы. Тени, отброшенные ими, меняются на глазах. Розовато-сиреневые скаты гор вдруг краснеют, становятся фиолетовыми, затем темно-коричневыми. Наконец, черными, ночными. И вдруг снова серебристо-белыми. Тона мягкие, пастельные. Только небо ярко-голубое. Не вечернее, вроде.