Прорыв - [21]

– Да, хватили лиха ребята, – вздохнув, сказал Лосев. – А те танки, что сейчас на складе стоят? Угнать можно?

– А чёрт его знает. Немцы, конечно, эпизодически их использовали, в основном в охранных дивизиях, а так, думаю, на переплавку отправили. Металл им был нужен. Около железных дорог всё вычистили.

– Ничего, ещё найдём что интересное.

– Я тоже на это надеюсь. Ладно, похоже, тут совсем редко ездят, дорога ведёт на аэродром и к двум деревням, что находятся неподалеку от него. Если на аэродроме и есть охрана, что занимается сортировкой трофеев – того, что уцелело, то немного. Меня «Чайки» интересуют, есть ли там такой тип самолётов. Их пилоты исхаяли, насколько я знаю, эти истребители-бипланы не могут соревновать с «мессерами», горят как спички, но если использовать их как штурмовики, да ещё в тылу противника, это будет такой Армагеддон, что немцы взвоют. Мне бы хотя бы четыре машины с запасом ракет, бомб и топлива, это тот минимум, что нужен. Поэтому я и завернул сюда, хотел разведку провести.

– А что такое Армагеддон? – поинтересовался любопытный Бабочкин.

– Конец света.

– Тогда мы уже несколько раз некоторым немцам его устраивали. Вспомнить тот штаб, фронтовой аэродром или артиллеристов, два дивизиона уничтожили. Да и вообще, правильно вы говорите, взвоют.

Пока покидать место поломки мотоцикла мы не спешили, при нём мы вроде как при деле, а понесём вещи, причём всё взять вряд ли получится, уже станем привлекать внимание. Это как шапка-невидимка, с мотоциклом мы сливаемся с остальными ордами вермахта, без него – пешие туристы, загруженные с головой. Да ещё Лосев, у которого не было своей трофейной формы, вечно у него отговорки, так и не подобрали. Если только как пленного поведём, типа добровольного помощника. Только для этого нужно сначала с него всё снять, и нагрузить больше всех, вроде как дармовая сила.

Делать было нечего, покидать место поломки нам действительно не было смысла, так что, пользуясь свободным временем, я стал записывать Бабочкину тексты некоторых песен и даже пару раз пытался напеть, чтобы тот уловил ритм. Снова обещал больше так не делать. Лосев отдыхал, устроившись на коляске, закинул ноги на пулемёт да изредка поглядывал обе стороны дороги, изучая местность в бинокль. Записав тексты трёх песен, мы начали с первой – «Эх, дороги». Сначала тот заучивал текст, потом пытался наигрывать, а я слушал и подсказывал, где взять выше, а где ниже. После тридцатого повторения одной и той же песни даже Лосеву она осточертела, поэтому, решив, что некоторый опыт имеется, принялись за вторую, но тут нас прервали.

– О, а вот и транспорт, – садясь и свешивая ноги, сообщил мой ординарец, глядя куда-то мне за спину, откуда мы приехали.

Обернувшись, я поднял бинокль и, присмотревшись, пробормотал:

– Деревенские на телеге катят. Хм, почему бы и нет? Значит, так, быстро раздевайся, сапоги, ремни, звёздочку из пилотки вытащи, будешь изображать военнопленного – сядешь вон там, метрах в пяти от нас, с унылым видом, ну а ты остановишь телегу, потом уже я подойду и возьму слово. Всё, занимайтесь делом.

Лосев быстро снял всё, что я велел, по-хозяйски убрав в свой сидор, и, отойдя в сторону, сел, положив ладони на колени, и слегка раскачивался взад-вперёд. Да типичный пленный. Осмотрев его придирчивым взглядом, пробурчал:

– Ещё бы карманы вывернуть, совсем бы хорошо было?

– У меня там махорка и зажигалка трофейная, – не открывая глаз, известил тот. – Ещё нож складной, пистолет, фонарик. Да много что…

– Ну ладно, так сиди.

Деревенские до нас не спеша добирались, то есть достаточно долго. Поскольку никто в округе так из немцев и не появился, придётся использовать то, что есть.

– Хальт! – как я научил, поднял руку Бабочкин, придерживая висевший на груди автомат.

Его руки, загоревшие до черноты, были видны до локтей, рукава, как и у меня, подвёрнуты. Красуясь, он направился к телеге. Я же, также спрыгнув с седла мотоцикла, с громким лязгом взвёл затвор, обходя телегу с другой стороны. Мне не понравилось, как слегка шевельнулось сено, как будто под ним кто-то был. Может, и собака, но проверить нужно.

Рядом с телегой шёл босой старик с шикарной седой бородой. Он ступил на землю, когда начался подъём, чтобы лошади было легче. Вот мальчишка лет двенадцати, что сидел на телеге, слезать не спешил и так и ехал сидя. Сейчас он бросал на нас быстрые опасливые и слегка настороженные взгляды. Мне показался какой-то диссонанс между ним и стариком, но я никак не мог понять, что царапает мой взгляд, что не так, поэтому решил проанализировать этот момент ещё раз, но чуть позже, а сейчас важна была сама телега. Указав на сено пальцем, я взял наизготовку автомат, Бабочкин, видимо, это шевеление не заметил, но тоже быстро привёл оружие к действию. Он держал на прицеле старика и парнишку, а я откинул сено. Хм, старик вёз раненого лётчика. На меня смотрело дуло ТТ. В слегка дрожавшей, явно ослабленной руке, но оружие боевое и выстрелить могло в любую секунду.

– Советую отдать пистолет мне, – протянув руку, сказал я на чистом русском языке. – Кстати, к вашему сведенью, если бы мы были настоящими немцами, старика и парня ждало бы одно. За укрывательство всегда расстрел.