Анна посмотрела, как шашка врезается в притолоку и успокоилась, как будто ее надо было оскорбить и напугать шашкой, чтобы успокоить.
— Я помою посуду, — сказала она и ушла на кухню.
— И я ее спас! — сказал муж и опять заплакал.
Кончил плакать.
— Дворяне, — сказал он устало. — Все дворяне — нуль. И я это сказал о-очень давно.
Посидел. Успокоился. Послушал радио. По радио передавали звук отбойного молотка. Он сделал радио погромче… и вдруг! Совсем неожиданно, непонятно почему, пришла в голову та самая единственная мысль. Он нашел выход! Он пробежал к телефону, набрал номер, выговорил:
— Без изменений? Ясно. Так вот. Вызываем оркестр! Будем приручать непосредственно к оркестру! Ночью! Да! Сегодня! Сейчас! Оркестр?! Весь! На всю оставшуюся неделю! До победы! — повесил трубку, подумал и ощутил, что он гениален.
Сыграл губами военный марш, под который сейчас начнут обучать коня.
И забыл про жену. И не увидел, как жена опять ушла из дому.
Анна сошла по лестнице — по улице — по другой улице — по Манежной площади. Мимо нее — на ходу надевая пальто, брюки и даже ботинки — бежали люди с духовыми инструментами. Убежали.
Ночью на улице было совсем иначе: без песен. Тихо.
— Анна! — с другой стороны площади ахнул Адвокат, замахал руками, радостно, как сумасшедшая балерина, мельница. Излишне мельница. Излишне радостно: как будто он загадал — и получилось. Анна подошла.
— Это специально! — говорил Адвокат. — Чтобы встретить двух единственных людей! Они не знакомы! — и расхохотался как сумасшедший.
Рядом с Адвокатом шел Писатель, без пальто, скрючившись от холода.
— Это Анна! — говорил Адвокат. — Самая красивая женщина Москвы, а я тебе не успел рассказать.
— Лучше Горбачевской? — спросил Писатель.
— Типун тебе! Горбачевская — мое личное дело, а Анна — общая тайна и вечная страсть. Ее хотят даже коммунисты. Если из тебя что-нибудь получится, я разрешу тебе написать о ней два-три абзаца. Но, Аня, какие это будут абзацы!
— Мы идем к Горбачевской, — объяснил Писатель.
— В тюрьму? — удивилась Анна.
— Ее выпустили! — закричал Адвокат. — Она забеременела! Помните, я говорил про один шанс! А!.. Вы ничего никогда не помните. Горбачевская дома.
— И вы идете к ней?
— Естественно. На ужин.
— Господи, — удивилась Анна.
— Можете не притворяться знающей и удивленной, — продолжал Адвокат, — но Горбачевская оказалась в этом мире единственно неожиданной субстанцией. Она рассказала, как и кого она зарезала, а сегодня пригласила меня в тот же час, в тот же дом и, по-моему, на те же блюда.
— Вы никогда не были на футбольном матче? — спросил Анну Писатель.
— Я представляю! — Анна улыбнулась.
— Пошляк, — отозвался Адвокат. — Нет, надо же было встретить именно вас, обоих! А на самом деле, мой дорогой, я думаю, что Горбачевская окажется совсем не дурой.
— Он специально идет пешком, чтобы опоздать, — сказал Анне Писатель. — Чтобы Горбачевская помучилась.
— Имею право. Я не обычный убиваемый. Я — Адвокат убийцы. Надо же придумать такой способ существования!.. — и Адвокат замолчал, как будто выдохся.
— Здесь, — Писатель разглядел цифры на доме. Остановились.
— Уже? — удивился Писатель. — Я — как?
— Вы похожи на мечту, — ответила Анна. Адвокат вгляделся в нее и повернул голову к Писателю.
— Да, я никогда не видел таких красивых женщин, — ответил Писатель.
— Проводишь, но в квартиру не входи: у нее четыре комнаты гостей, которые едят руками и рыгают. А вы его не бойтесь: он никогда не пристает к красивым женщинам. Он от них радуется.
— Вообще, я думал, что мы гуляем, — сказал Писатель, помолчав.
— Мне не нравится, что мы собрались втроем, — сказал Адвокат. — Потому что я так хотел, чтобы мы собрались, — и опять внимательно посмотрел на Писателя.
— Нет, я ни за что не буду входить в квартиру Анны, — сказал Писатель.
— Не сомневаюсь, — мрачно ответил Адвокат. — Вы совокупитесь в подъезде или под мостом. Потому что вы никогда не сойдетесь на людях. Вы сойдетесь пошло и один раз. И вам сразу станет стыдно, и вы будете мучиться, потому что будете думать: а вдруг я не понравился?.. — и, не договорив, ушел в подъезд.
Анна растерянно посмотрела на Писателя. Он развел руками.
— Он в самом деле пошел к Горбачевской? — спросила Анна.
— По-моему, да. Он же сказал, что ему хочется настоящего.
— Чего — настоящего?
— Чего-нибудь.
— А зачем мы поссорились? — спросила Анна.
— Потому что он очень умный. Он чувствует, что время — прошло. Но ему это не нравится. Его научили защищать убийц от людей, а сейчас, скоро, надо будет защищать людей от убийц. А это совсем другая профессия.
— А вы кто? — спросила Анна. — Вы так спокойно говорите о страшном.
— Я — пишу, — и он расписался в воздухе, чтобы не говорить всерьез.
— А я — не пишу, — и Анна зачеркнула написанное в воздухе.
— Это в этом самом доме живет та самая Горбачевская? — громко, голосом дамы, спросил Писатель в окна. — Как интересно! Надо будет подкараулить: не режут ли кого-нибудь еще! Я так обожаю страсти! Мы с мужем каждое лето бросаем все и уезжаем в деревню, смотреть, как совокупляются лошади. И вы знаете, после «этого» у них такие глаза!
— Не надо про лошадей, — посмеявшись, попросила Анна.
