Пророчество Предславы - [15]

Сперва Вармалей, покупая у Лисицы соль, заплатил, не торгуясь, чего никогда за ним не водилось. Невиданное дело! И цены на торгу тут же полезли вверх. Затем старая ведьма Кавана, по прозвищу Не с Той Ноги, вдруг перестала пугать зелёными сполохами детишек, что из озорства и любопытства лазили к ней во двор. Лишь один единственный раз посмотрела на них пронзительно, даже как-то тоскливо, и навек охоту отбила баловать. А Сокол пропал на время, а потом объявился вновь. Затворился в своей хижине и носа не кажет.

Блукач затянул старую песню, прорицая непонятные и от того пугающие вещи. Он ведь и раньше подобное говорил, но только теперь, заподозрив неладное, люди стали к его бормотанью прислушиваться.

Два молодых волхва оседлали коней и умчались неизвестно куда. Мена, напротив, прискакала верхом из Елатьмы и поселилась у Сокола, так ни разу и не показавшись в городе. А раньше ведь какая общительная девушка была — всех приятелей обязательно навещала.

Подтянулись в Мещёрск из окрестных селений и менее известные чародеи. А когда подошли из леса совсем уж невиданные чёрные колдуны, той породы, что среди людей не живут, тут и самый тупой пропойца понял, что дело дрянь.

— Если такие страхолюдины пожаловали, от которых даже среди белого дня мурашки на спине немеют, то и впрямь беда пришла.

Чёрные колдуны, их двое было, вошли в город вместе. Пришли пешком по Муромской дороге. В руках держали суковатые палки, а за плечами у обоих мешки висели. Длинные волосы, заросшие лица с рыхлыми носами, глубоко посаженые глаза вселяли во встречных страх и заставляли расступаться перед пришельцами. Одеты колдуны были в чёрное платье и такого же цвета плащи — оттого их собственно чёрными и прозвали. Но и помимо одежды, от самого их естества веяло чем-то мрачным, ночным, страшным. Колдуны, ни с кем в разговор не вступая, миновали город и направились прямиком к Бабенскому оврагу.

* * *

На речке Бабенке, у самого её слияния с Окой, в заросшем осокой овраге, имелось у чародеев своё потаённое место.

Когда-то, давным-давно, здесь на ручье стояла мельница. Хозяин её, Армас, жил со своей семьёй рядом. Жил зажиточно, как и многие мельники. Оттого и дом у него стоял богатый, и деньги водились. Но что-то нехорошее с Армасом приключилось — то ли сразу он сгинул, то ли сперва впал в безумие… Подробностей никто не знал, но говорили, будто дело не обошлось без нечистой силы. Она, известное дело, всегда подле мельниц крутится. Потом и семья Армаса пропала: жена, да два сына. С тех самых пор стало это место в народе проклятым считаться. По доброй воле никто сюда не хаживал. Горожане старались обходить Бабенский овраг стороной, но с Оки, сквозь деревья, видели люди покосившийся от ветхости дом, размытую паводками плотину, да развалины самой мельницы. Мельничное колесо, которое скатилось по склону почти к самой реке, рассохлось и развалилось. Огромный жернов лежал выше, но каким образом он попал туда — не ясно. Говорили, дескать, черти с тем жерновом играли, катали его, кидали друг другу. Только это ж, какие черти должны быть, чтобы такой тяжестью бросаться? Скорее всего, небылицы это.

По причине безлюдности, а вовсе не из-за колдовских свойств, как полагали горожане, и облюбовали старую мельницу чародеи. Но и сами они появлялись здесь нечасто. Только по таким вот особым несчастьям, какое случилось теперь.

В доме Армаса пахло сыростью и гнилью. Плахи на полу тоскливо скрипели под ногами, готовые вот-вот проломиться. В крыше зияла дыра, отчего под ней натекла внушительная лужа. Но собравшихся на совет весь этот упадок нисколько не смущал.

Был поздний вечер. Дом освещала одна-единственная свеча. Прибывающие чародеи и колдуны рассаживались кто где. Вармалей забрался в самый сухой угол, да ещё и постелил под себя припасенную заранее охапку сена. Чёрный колдун, напротив, уселся в самую лужу под дырой. Его лесной собрат ходил по дому взад-вперёд, скрипя половицами.

Двое молодых волхвов прислонились спинами к завалившейся внутрь каменной печи. Одного из них звали Ушан. Проживающие в Мещёрске русские полагали, что прозвали так молодого волшебника за его смешно оттопыренные уши. Они действительно были оттопырены, но прозвали волхва всё же не за это, а за его не по годам мудрые речи, ибо «ушан» на лесном говоре и означает — мудрый.

Ушан с нарочитым спокойствием закрыл глаза, показывая, что всеобщая тревога волнует его мало и, по сути, сильно преувеличена. Его товарищ, именем Орх, не прикидывался невозмутимым — он сосредоточенно грыз ногти.

Мена с Соколом облюбовали лавку возле окна.

Пришли все, кроме Блукача. Впрочем, его мало кто из присутствующих считал чародеем, так что, можно сказать, собрались все. Нечасто такое случалось. Даже против Серой Орды выступили лишь четверо из них. А вместе последний раз собирались лет десять назад, когда живущий в Волчьих Мшарах ведун умом повредился. Тронуться — тронулся, но силы своей не потерял, а начал дурить почём зря. Деревню одну дотла сжёг, ручей отравил, волков пытался на людей науськивать. С волками, впрочем, не вышло у него: не то это племя — чужих приказов слушаться, а так много чего учудил. По нынешней-то мерке — пустяковое дело вышло. Решили его быстро. Теперь совсем иной расклад, теперь не ведьмаческого разбора враг объявился. И потому чародеи и колдуны говорить не спешили.