Пророчество - [75]

— А ваш пугливый приятель Дюма, писец? — заговорил Фаулер. — На него еще не пало подозрение?

— Пока нет. Он держится в тени.

— Тем лучше. Вас или меня обвиняют просто по злобе, никаких доказательств у них нет, и мы легко сумеем оправдаться. Важно, чтоб никто даже не вспомнил про Дюма. Стоит на него надавить, и нам всем конец.

— Совершенно верно, — с чувством подтвердил я.

При первом же слове обвинения Дюма развалится на части, так что любой ценой следует отвести от него даже тень подозрения. Тут мне припомнилась фигура, призраком скользнувшая за церковь на Лиденхолл-стрит, когда мы выходили из дома Фелипса, и — странное совпадение — появление Дугласа как раз у той таверны, где была назначена наша встреча с Фаулером, и вновь побежали мурашки, кольнули затылок. Кому верить?

— А второе убийство? — шепнул мне Фаулер, когда мы пристроились на краю заслушавшейся проповедника толпы. — Девушку убили прямо у нас под носом. Вас по этой причине вызвали вчера из зала?

Так же тихо я пересказал ему все, что произошло накануне в Уайтхолле, в том числе поведал и о моем свидании с Эбигейл, о том, как была убита Сесилия Эш, не утаил и своего предположения, что убийства как-то связаны с католическим заговором, средоточие коего — Солсбери-корт. Он выслушал до конца, слегка присвистнул и покачал головой, не отводя глаз от кафедры проповедника.

— Иисусе сладчайший! — прошептал он. — Бруно, этот заговор шире и страшнее, чем нам представлялось. Вы думаете, они готовят убийство Елизаветы? Мне-то казалось, герцог Гиз намерен захватить ее в плен, если вторжение удастся, и публично судить как еретичку, всем на устрашение.

— Возможно, они хотят обеспечить себе победу, заранее лишив страну монарха, — шепнул я в ответ. — Убить ее, и тогда Англия погрузится в хаос, сделается беззащитной. В плену она привлечет сочувствие, как сейчас Мария, мертвая же она никому не будет нужна.

— И народу понадобится сильный правитель. — Фаулер прищурился на ветру. — Господи! Так вы думаете, убийца — кто-то из Солсбери-корта?

— Если не сам убийца, то заказчик. Может быть, этот человек сам ножом не орудовал. Но другого объяснения я не вижу. Сесилия Эш получила от своего «поклонника» перстень, который Мария Стюарт послала Говарду. Тем самым она была приобщена к заговору. И тот, кто вручил перстень, стал ее убийцей, вероятно испугавшись, как бы она его не выдала.

— И он же убил вторую девушку? Эбигейл?

— Эбигейл погибла потому, что была подругой Сесилии. Убийца опасался, что она сможет указать какие-то его приметы. Хуже того: я думаю, что она погибла потому, что в тот день ее видели вместе со мной. — Я отвел взгляд и набрал в грудь побольше воздуха. — Одного человека я точно видел у Холбейн-гейт: Филипа Говарда. Кстати, он вполне подходит под описание поклонника Сесилии.

Фаулер хмурился в задумчивости:

— Но граф Арундел присутствовал вчера на концерте. Я его видел. Они все там были.

— Ему требовалось всего лишь несколько минут перед концертом, чтобы разыскать кухонного мальчишку и через него назначить девушке свидание у кухонного причала. Там ее поджидал сообщник, убийца.

— Все, что нам известно об этом человеке, — вслух размышлял Фаулер, потирая указательным пальцем подбородок, — что он достаточно знатен и на взгляд юных девушек хорош собой. Но под это описание подходят все, кто собирается за столом посла. Взять хотя бы Курселя, он дворянин и чрезвычайно привлекателен в глазах дам. Мадам де Кастельно явно находит его неотразимым — вон как она смотрит на него. И он вполне располагает возможностью перехватить доставленную в посольство почту.

— И Трокмортон тоже имеет доступ к корреспонденции, и тоже хорош собой.

— Да, но Трокмортон редко задерживается в Лондоне, он бы не успел спланировать покушение на королеву и осуществить два убийства. Почти все время он проводит на пути в Шеффилд или обратно. Кольцо из посылки он мог взять, но изобретательности выстроить самостоятельный заговор ему бы не хватило. Он из той породы, что охотно выполняет приказы, но организовать заговор… — Фаулер покачал головой. — Остаются только Дуглас и Генри Говард.

— Дуглас! — изумился я, забыв даже приглушить голос.

Женщина передо мной обернулась и смерила нас строгим взглядом, требовательно приложила палец к губам — что уж там она пыталась расслышать сквозь радостные возгласы толпы? Я призадумался на миг над этой кандидатурой и допустил, что логика в словах Фаулера есть. Вид у Дугласа потрепанный и волосы седеют, но линия подбородка и скул все еще тверда, и глаза лукаво поблескивают, он вполне доволен собой и своей внешностью, так что наивной девушке он мог показаться красавцем. И даже Генри Говард с его острой бородкой и угловатыми бровями невольно внушает уважение и страх. В общем, столь субъективное описание ничем не поможет.

— Как вообще определить, кого женщины считают красивым? — зашептал Фаулер, словно угадав мои мысли. — Кому-то даже вы, Бруно, можете приглянуться, — добавил он с лукавой усмешкой.

— Grazie, спасибо. Вы тоже собой ничего, — с такой же ухмылкой ответил я, невольно припомнив Мари и ее заигрывания.