Прорицатель - [71]

* * *

— Профессор, скоро закрываюсь.

— Да-да, извините, Рефин.

Дряхлый Рефин с вытянутым желтоватым лицом и гноящимися глазами служил библиотекарем в Академии ещё в ту пору, когда Пиарт учился, да и немудрено — эта должность была пожизненной. Он и тогда точно так же не выставлял за дверь засидевшихся до ночи студентов, на что имел полное право, а только мягко напоминал им о том, что пора бы заканчивать. Наибольшее количество напоминаний равнялось пяти, после чего лампы просто тушились, помещение закрывалось, и нерадивый юнец, не успевший подготовиться вовремя, оставался внутри ждать рассвета. Преподаватели, разумеется, в такие ситуации не попадали, а если и попадали, то ночёвка среди стеллажей им явно не грозила.

В этот вечер Пиарт засиделся над ещё парочкой книг из «списка Карлиоса», как он его про себя называл, причём настолько заинтересовался, что совершенно забыл о времени. Он устроился в удобном кресле с бордовой обивкой, разложив перед собой книги и выдержки из записей покойного (бумаги, конечно, после его донесения забрал Ректор, но Пиарт предусмотрительно выписал наиболее интригующие места). Книги были из подземного хранилища — редкие, потрёпанные издания. Рефин шаркал вдоль стен, тяжело дыша и задувая одну за другой масляные лампы; в остальном стояла тишина, а за высокими окнами была непроглядная темень.

Пиарт откинулся на спинку кресла, потирая зудевшие глаза, и как раз подумал, что пора и честь знать, когда прямо над ним раздался очень знакомый голос:

— Что-то Вы зачастили сюда в последние дни, профессор. Даже странно.

Пиарт сначала замер от неожиданности, а потом удивление сменилось злостью. Голос был приятным, даже слишком, но он давно научился не поддаваться его обаянию. Он заставил себя поднять голову; возле стола стоял Вораго, одетый не в мантию Академии, а в мирской костюм с изысканной небрежностью какого-нибудь городского щёголя. В тусклом свете черты его лица, в юношестве изящные и даже нежные, казались ещё более чёткими и жестковатыми, а взгляд — не менее цепким, чем прежде.

— Добрый вечер. Чем могу быть полезен?

— О, ещё и отвечаете мне. Действительно, что-то переменилось в мире.

Пиарт скрипнул зубами и принялся сосредоточенно складывать записи в папку.

— Так чем могу служить? Час поздний, я уже ухожу.

— Служить? — Пиарт не увидел, но почувствовал, что Вораго улыбнулся. — Нет, у Вас это никогда не получалось — слишком много гордыни. Сколько лет мы не разговаривали на этот раз? Два года, три?

— Вас мучает бессонница, и Вы решили об этом побеседовать? — Пиарт затянул узел на свитке так, что чуть не оторвал кусок тесьмы.

— По-моему, она мучает Вас, — Вораго кивнул на Рефина, который уже приближался к ним в своём сосредоточенном путешествии. — Вот верный знак, что человеку не спится... И даже не ботаникой Вы заняты, как я погляжу.

Пиарт спохватился: конечно же, он уже что-то заметил... Он поспешно закрыл верхнюю книгу и пододвинул всё к себе. И вдруг похолодел: а что, если Вораго связан с?... Ведь такое вполне возможно. И даже весьма вероятно. Проклятье. С этим человеком он всегда был недостаточно бдителен. Но всё изменилось. Должно было измениться — ведь столько лет прошло с тех пор, как они были друзьями. После первого, самого страшного предательства Вораго они ещё каким-то чудом помирились, но потом Пиарт получал по своим иллюзиям снова, и снова, и снова — пока наконец прилюдно не дал Вораго пощёчину. Он жаждал драки, а ещё больше — поединка, хотя драться толком никогда не умел. Однако Вораго только взглянул на него серьёзно и надменно, повернулся и вышел. А Пиарт остался стоять, как круглый дурак, задыхаясь от гнева и боли. Преподаватели не одобрили его поступка; даже один из его коллег, тоже изучавший ботанику и всегда благожелательно к нему настроенный, шепнул, проходя мимо: «Право же, Пиарт, это чересчур. Не знаю, что он Вам сделал, но ведёте Вы себя, как брошенная невеста». Пиарт сам не понял, как не убил кого-нибудь в тот день. Наверное, спасло природное отвращение к насилию.

— Это Вас не касается, — твёрдо ответил он и поднялся.

— Не спорю. Но, помнится, Вы всегда уверяли, что лучше проведёте неделю в своих теплицах или на грядках, чем два часа в библиотеке.

«Зачем? Зачем показывать, сколько он знает обо мне?... Низкий, грязный человек».

— Мне известно Ваше отношение к ботанике. Только графиками и формулами тоже не всё объяснишь, — он хотел идти, но ноги будто приросли к полу. Вораго непринуждённо облокотился о стол; сверкнуло серебряное шитьё на его рукаве. Пиарт задался вопросом о том, куда это он собрался на ночь глядя. А впрочем, какая разница.

— И всё же в числах есть поразительная гармония, что бы Вы ни говорили. Они превращают беспорядок в стройность, почти в музыку.

— В таком случае у меня нет слуха.

— Это точно. С математикой у Вас всегда было туго.

— Что Вам нужно, Вораго? — решился наконец Пиарт. — Я знаю, Вы бы не подошли ко мне просто так.

— Откуда такая уверенность? Может быть, у меня всего лишь появился порыв поговорить.

— Скорее порыв в очередной раз поиздеваться надо мной... Спокойной ночи, — Пиарт взял папку с записями под мышку, сложил книги и свиток на стоявшую тут же библиотечную тележку и зашагал к выходу.