Прорицатель - [111]

— Спасибо, — искренне сказал он. — Значит, до рассвета?

Бенедикт ничего не ответил — просто понуро побрёл прочь, ласкаемый то темнотой, то отблесками костров.

Мей долго стоял и смотрел ему вслед. И рвалось на части нутро, и хотелось не то бежать следом, не то прирасти к земле — а он стоял и смотрел; и сверху, из сонмов чужих звёзд, кто-то не то справедливый, не то жестокий посылал ему новые видения.

КНИГА ТРЕТЬЯ

«Есть зловещие виденья,

От которых нет спасенья:

Тайной силою пленён,

В круг волшебный заключён,

Ты нигде их не избудешь,

Никогда один не будешь -

Ты замрёшь навеки в них, -

В тёмных силах чар моих»

(Дж. Г. Байрон «Манфред»; I, 1. Пер. И.А. Бунина)

«И приложился пророк к народу своему, насыщенный днями и не заметив конца своих дней»

(И.А. Бунин «Смерть пророка»)

ПРОЛОГ

Он сидел на краю постели, выпрямившись так, будто в спину вогнали штырь. Это давалось нелегко, но так было проще переносить почти постоянную ломоту в костях — один из печальных уроков, подаренных старостью. К числу других относились и голос, давно утративший благозвучие, и ставшие пепельными волосы, и, конечно, кожа, напоминавшая теперь изморённую засухой, растрескавшуюся землю. Однако больше всего хлопот доставляло, пожалуй, испорченное зрение — вокруг терялись очертания, расплывались формы, и вот уже несколько лет, как он не мог читать и писать самостоятельно. И это удручало сильнее мышц, лишившихся мощи и гибкости.

Живая развалина — вот чем он стал. Жалкое подобие себя прежнего. Ну что ж — такова участь всего живого в Мироздании, и ничьи боги не ответят, хорошо это или дурно. Но, говоря по совести, он не имеет права жаловаться: век Странника и без того дольше века обычного человека, а главная его привилегия и главное проклятие — в том, что смерть не заберёт его, пока он сам не пожелает. Тело стареет и разрушается, но разум, память, способность рассуждать никуда не уходят — а значит, нет и опасности стать безвольным растением, бессловесной обузой для окружающих. Хотя бы это обнадёживает.

И ещё кое-что, конечно. Пророческий Дар. Нет силы, которая смогла бы изгнать или сломить его, поэтому видения приходят снова и снова — по-прежнему разные, по-прежнему запутанные и странные. Но он уже не видит в этом пытки, как в юности, или досадной привычки, как в зрелые годы, — он наслаждается ими, смакует каждую деталь, словно задыхающийся, который глотнул свежего воздуха. Потому что они — знак жизни. Живёт прорицатель, и роятся вокруг него бесчисленные миры, и переплетаются, вторя или противореча друг другу, тысячи тысяч судеб и возможностей. Всё идёт так, как должно быть.

— На чём я остановился? — спросил Мей, заметив, что слишком надолго умолк. Молодая женщина, сидевшая за столом у окна, поспешно зашуршала бумагами.

— На том, как сокол схватился с вороном.

— И это всё?

— Пока да.

— Дальше, Айвин, — он прикрыл глаза, вспоминая подробности, — они долго дрались — клювами, когтями; всюду летели перья. Ворон ранил сокола, но был повержен, и на его костях вырос сад.

— Добавите описание сада? — деловым тоном осведомилась Айвин, как только перо прекратило скрипеть по листу. Мей улыбнулся: эта дотошность напоминала ему давно почившую с миром сестру. Что и говорить, Айвин полностью влилась в их семью, и Тоддиар, его праправнук, поступил верно, когда женился на ней.

— Не стоит, это не так важно. Разошли в Академию, к Белому Камню и к господину аи Сейту на острова Минши. Пусть пересылают оттуда, куда сочтут нужным.

— А экземпляр для градоправителя?

Мей поморщился.

— Не думаю. Это явно его не касается.

— Но, господин Меидир, договор...  — несмело начала она. Мей вздохнул.

— В бездну все договоры, дитя. Градоправителю вовсе не обязательно знать о каждом моём видении, я ведь уже объяснял. Я, разумеется, считаюсь его почётным советником на городской пенсии, но не слугой.

Айвин благоразумно не стала спорить. Мей слушал, как она переносит запись видения на другие листки. Он уже практически не мог её видеть, но отлично помнил, как она выглядит: бойкие глаза, приятная полнота, роскошная грива волос. Не женщина, а находка — прекрасная жена для Тоддиара и мать для детей, рачительная хозяйка, вдобавок — сиделка и секретарь для дряхлого, полулегендарного предка своего мужа. И всё в одном лице. Не позавидуешь такой жизни.

Мей поселился в этом доме на Улице Кровельщиков одиннадцать лет назад, когда Тоддиар аи Батвиг, правнук Инис, младшей дочери Атти и его племянницы, ещё жил там один. Тоддиар был человеком необычным для пришедших новых времён: здравомыслие сочеталось в нём с добротой, а доходящая до застенчивости скромность — с живым интересом ко всему новому. Должно быть, поэтому он с искренним уважением отнёсся к чудаковатому старику с родственной кровью и радушно принял его под свою крышу. Мей им гордился: Тод оказался не только последним его родичем, оставшимся в живых, но и лучшим врачом в Городе-на-Сини. Он много и честно трудился, так что мог позволить себе, а после и Айвин с детворой безбедную жизнь.

Здесь Мей обрёл тихое пристанище после своего долгого, безумно долгого пути. Может быть, и странно называть тихим пристанищем место посреди Города, который за последние десятки лет ещё больше разросся, а по громкости шума и степени загрязнённости превзошёл даже Город-у-Красной-Реки. Однако иначе Мей не сумел бы описать это: он был как лодка, которую швыряло о скалы в бурю и прибило наконец к берегу.